Александра Девиль - Корсары Таврики Страница 17

— Что же ты задержался? Я ждала тебя неделю назад.

— Ездил по поручению консула в Солхат, — угрюмо отве­тил Донато.

— В Солхат? А может, в Кафе тебя что-то задержало? — ед­ким тоном спросила Марина. — Может, тебе уже скучно про­водить время в поместье, с женой? Конечно, ведь в кафинских тавернах есть женщины повеселее!

Донато взглянул на нее с недоумением и гневом. Словно ис­кры пробежали между супругами, которые в эту минуту пре­бывали на грани любви и ненависти. Донато шагнул вперед и глухим, тяжелым голосом произнес:

— Обвиняешь меня в грехах, чтобы скрыть свои.

Марина вздрогнула как от удара и, подскочив к мужу, заколотила кулаками по его плечам и груди.

— Предатель, подлец, грязный распутник! — выкрикивала она сквозь злые слезы. — Я знаю, что ты спишь с Бандеккой, с этой трактирной девкой! Ненавижу тебя, ненавижу!..

Донато схватил ее за руки и, толкнув на кровать, приказал:

— Молчи, истеричка! Или ты хочешь, чтобы тебя услыша­ли слуги?

Он сделал такой жест, словно собирался ее ударить, и Ма­рина, сжавшись в комок, вскрикнула:

— Не смей меня трогать!

— Не трону... все-таки ты ждешь ребенка, — хмуро сказал Донато и сел на скамью, тяжело переводя дыхание. — Но, по правде говоря, тебя бы следовало проучить. Хотя бы потому, что ты втайне от меня встречалась с Нероне Одерико.

— Кто тебе сказал?.. — пробормотала она внезапно охрип­шим голосом.

— Нероне и сказал. Он даже привел доказательства вашей очень близкой встречи. И доказательства неоспоримые. Я-то думал, что этот содомит по-прежнему не интересуется женщинами, но, выходит, он переменился...

Марина поняла, что все ее усилия скрыть правду от Донато оказались напрасны. Она уже в который раз подумала о том, что совершила ошибку, действуя столь отчаянно и неосмотрительно.

— Да, Нероне был здесь! — Она тряхнула головой, с вызо­вом взглянув на Донато. — Но он приходил лишь затем, что­бы запугать меня и потребовать денег! Он разорвал на мне ру­башку, забрал украшение, но не более того!

— Он был здесь, в этой спальне? — Донато наклонился к Марине. — И ты не позвала на помощь, никому ничего не сказала?

— Да, потому что он связал меня! Но после его ухода мне са­мой удалось высвободиться. Я никому ничего не сказала, что­бы не предать дело огласке, чтобы не было сплетен!

— Ты думаешь, я поверю, что все так и было?!

— Я клянусь! Могу побожиться!

Марина кинулась к иконе в углу комнаты, стала на колени и три раза перекрестилась. Донато, зная искренность ее веры, почувствовал одновременно и радость, и смущение. Он уже почти не сомневался, что жена ему не изменяла, но вместе с тем теперь не было никакого оправдания его собственному проступку, совершенному в пылу безумной ревности.

Марина поднялась с колен и, остановившись перед Дона­то, требовательно спросила:

— А ты можешь поклясться на распятии, что не был с Бан­деккой?

Но Донато по-прежнему сидел на скамье и молчал, опустив голову.

— Не можешь? Не можешь!.. Я так и знала!..

Марина, обессиленная переживаниями, кинулась на кро­вать и заплакала, уткнувшись в подушку. Внезапно почувство­вав прикосновение Донато, она подняла голову и увидела, что он стоит на коленях и прижимается губами к ее руке. Этот жест Донато означал не только просьбу о прощении, но и призна­ние своей вины. Марина справилась со слезами и, немного по­молчав, вздохнула:

— Значит, все-таки было... А я надеялась, что это неправда...

— Прости... Я ведь думал, что ты... Это была ярость, отчая­ние... мне надо было их на кого-то излить.

— И подвернулась Бандекка. Я знаю, что вы с ней издавна были любовниками.

— Бандекка для меня ничего не значит, как и другие жен­щины! Я тебя люблю, только тебя!

Марина почувствовала, как сквозь горечь и боль проступа­ет что-то похожее на облегчение. Но в то же время она пони­мала, что теперь их отношения с Донато уже не будут такими чистыми и безоблачными, как раньше.

— Зачем, зачем ты испачкал нашу любовь?.. — спросила она со стоном.

— Прости и забудь о моей ошибке. Мы смоем эту грязь. Но ты ведь и сама виновата, что сразу же не сообщила мне о Не­роне. Почему ты не написала письмо или не приехала в Кафу?

— Я боялась...

— Кстати... — Донато на секунду задумался. — А кто расска­зал тебе о Бандекке?

— Одна моя подруга, — пробормотала Марина, потупившись.

— Какая подруга? Там никого не было... — Донато взял Ма­рину за плечи и заглянул в ее растерянные глаза. — Ну-ка, рас­сказывай правду, ничего не таи. Сдается мне, что за всем этим кроется какая-то опасная штука.

Марине и самой хотелось рассказать Донато всю правду, да­же несмотря на еще свежую боль обиды на него. Но молодая женщина тут же вспомнила клятву, которой они обменялись с Зоей, и посчитала себя не вправе выдавать чужую тайну, а по­тому открыла лишь половину правды:

— Моя подруга Зоя сейчас живет у нас в поместье. Она по­просила приюта, потому что скрывается от своего мужа-тирана. Я послала ее в Кафу под видом паломницы, чтобы она встретилась с Нероне... то есть с фра Бернардо, за которого он себя выдавал. Конечно, я не объясняла ей подробностей, лишь сказала, что это мой враг и он угрозами требует денег, каких я не могу ему дать. А Зоя пообещала заманить его в ловушку.

— Нероне — в ловушку? Это смешно.

— Зоя на все была готова, лишь бы я помогла... помогла ей расстаться с ненавистным мужем. Она... она хочет выхлопо­тать разрешение жить отдельно от него.

— Вот как... Должно быть, Зоя — та самая монашка, кото­рая убежала от Нероне, когда я вошел?

— Да. Потом она вернулась в поместье и рассказала мне обо всем. Она следила за тобой и Бандеккой.

— Что?.. И она видела, как мы избавились от Нероне?

— Да, видела, что вы бросили его тело в ров.

Донато нахмурился.

— И где сейчас эта Зоя? По-прежнему у нас в поместье?

— Да, я поселила ее в пристройке для гостей. Но нам не сто­ит ее опасаться. Она бедное бесприютное создание, которое мечтает лишь избавиться от своего тирана. Делай вид, что ты не знаешь об ее участии в кафинских событиях. А Зоя обо всем будет молчать, я уверена.

— Возможно. Но мне неприятно будет само ее присутствие.

— Она тебе не помешает. Или, может... — глаза Марины су­зились, — может, тебе совестно перед ней за свое распутство с Бандеккой?

— Но я ведь уже объяснил, как все было, попросил у тебя прощения! — воскликнул Донато. — Не упрекай меня, мне и так горько на душе...

— Уходи, оставь меня одну.

Понурив голову, он сделал шаг к двери, но потом оглянул­ся, окинул взглядом Марину. Она молча сидела на кровати и смотрела в темное окно. Пламя свечи играло на ее распущен­ных волосах, под тонкой сорочкой обозначались хрупкие пле­чи и взволнованно дышавшая грудь.