Виктория Холт - Испанский жених Страница 17

Это было испытание, и, как оказалось, Филипп с честью выдержал его.

Теперь он и в самом деле стал мужчиной, решил Карл. Пора его женить.

Он все еще был сентиментальным юношей, не так давно влюбившимся в Жанну Наваррскую, которую никогда не видел. Теперь он любил другую принцессу и молился о том, чтобы ее не постигла участь ее предшественницы.

У него был серебряный медальон с ее небольшим портретом; он носил его во внутреннем кармане камзола. Портрет изображал темноволосую, черноглазую девушку с пухлыми губками и по-детски округлым личиком. Вот за этот невзрослый, почти инфантильный вид он и любил ее.

В Жанне Наваррской он ошибся. Она обладала завидной силой духа и не так нуждалась в его покровительстве, как эта куколка Мария Мануэла.

Он по двадцать раз в день извлекал из кармана заветную миниатюру и любовался своей будущей супругой. Он и сам порой все еще был ребенком – не мог с утра до вечера думать о государственных делах. Но если ему не позволялось быть ребенком, то позволялось быть любовником. Точнее, именно это от него и требовалось – в числе прочего, разумеется.

«Вот ты какая, Мария Мануэла», – зачарованно шептал он, глядя на ее портрет. «Мария Мануэла». С ее именем на устах он и засыпал и просыпался. «Не бойся, моя маленькая Мария Мануэла. Тебя здесь никто не обидит. Я всегда буду с тобой и, уж конечно, сумею защитить тебя. Тебе останется лишь посмеяться над всеми, кто захочет причинить тебе зло. Мы будем самыми счастливыми королем и королевой, каких только знала Испания».

Он хотел рассказать ей, как ему предложили выбор между ней и Маргаритой, дочерью короля Франции, и как он, всего лишь один раз взглянув на портрет Марии Мануэлы, взмолился о том, чтобы она стала его женой.

Правда, порой в эти приятные мысли вторгался страх. Слишком уж тесные кровные узы связывали их. Ведь она была его двоюродной сестрой не только по отцу, но и по матери. При дворе кое-кто даже поговаривал, что такой брак может быть небезопасен для потомства. Иные смельчаки при этом произносили имя королевы Хуаны, его прабабки. Другие упоминали двоих его братьев, в которых вселились демоны и погубили обоих (второй из них умер той же смертью, что и тот, которого Филипп застал извивавшимся на полу в детской комнате). Довольно странно, говорили они, что Хуана и эти двое мальчиков были одержимы одними и теми злыми духами. Придворные спрашивали друг у друга, будет ли угоден Богу столь тесный брачный союз.

«Папа объявит его кровосмешением, – отвечали те придворные, которых спрашивали. – Император не пойдет против церкви».

Филипп с дрожью вспоминал о всех тех браках, что в свое время устраивались для него. Мог ли он быть уверенным, что его маленькой Мануэле позволят стать супругой наследника испанской короны?

Вот почему его мечты о счастливом супружестве были омрачены ожиданием новых разочарований.

Примат католической церкви, толедский кардинал Табера, привез в Вальядолид новости от Папы.

Молодому влюбленному стоило огромных усилий спокойно сидеть в кресле, в окружении грандов и государственных советников. Ему хотелось вскочить с места и закричать: «Ну, что слышно? Что сказал Его Святейшество? Неужели он посмел пойти против воли моего отца? Неужели она не приедет, и я снова буду в отчаянии? Мария Мануэла все равно станет моей! Клянусь, она все равно будет моей супругой!»

Но он сидел со спокойным выражением лица, сложив руки на коленях, и только побелевшие костяшки пальцев выдавали его волнение.

Великим людям не положено совершать необдуманные поспешные поступки. Поэтому он с бесстрастным видом посматривал то на примата, то на герцога Альбу – одного из тех придворных, от излишнего доверия которым предостерегал его отец. «Это самый бессовестный честолюбец, ханжа и лицемер, – говорил Карл. – Он всеми силами будет стараться найти какой-нибудь подход к тебе. Не позволяй ему вмешиваться ни в один вопрос внутренней политики. Используй его на зарубежной арене – в дипломатии и в войнах. В этих областях он непревзойденный мастер, лучшего на всем свете не сыскать». И вот, глядя на холеное аристократическое лицо Альбы, Филипп думал: но ведь это не вопрос войны и мира, и если вы попытаетесь воспрепятствовать моему браку с Марией Мануэлой, то я не стану слушать вас, дон Фернандо Альварес Толедский, герцог Альба.»

Однако Альба, казалось, и не собирался возражать против брака с португальской принцессой.

– Со стратегической точки зрения, – с глубокомысленным видом заметил он, – этот союз идеален. Полуостров, который занимают Испания и Португалия, превратится в единое политическое образование, а это сулит выгоду не только нашим соседям, но и нам.

Филипп не смог удержаться от улыбки – очевидно, Альба на все смотрел только с военной точки зрения.

Другой советник, маркиз де Гранвиль, которого Карл привез в Испанию из Голландии, поддержал Альбу.

– Испания и Португалия должны сплотиться, – сказал он. – Это в интересах Испании.

Затем со своего места поднялся кардинал Табера. Он поклонился Филиппу и произнес слова, которые принц с таким нетерпением желал услышать.

– Его Святейшество дает формальное согласие на брак Вашего Высочества и вашей двоюродной сестры, Марии Мануэлы…

Дальше Филипп не слушал.

Ему не терпелось достать из кармана медальон и взглянуть на очаровательное личико Марии Мануэлы, которую он собирался сделать самой счастливой королевой в истории Испании.

Весь сентябрь прошел в ожидании их встречи. Изнывая от нетерпения, Филипп каждый день совершал верховые прогулки со своим другом Раем и кузеном Максимилианом. Ему казалось, что разумный правитель обязан почаще бывать среди подданных, но не ставить их в известность об этом. Ведь как же он сможет узнать их настроения, если его появление будет сопровождаться всеми положенными ритуалами и церемониями?

Он смотрел, как собирают виноград и как из него делают вино; однажды ему пришлось спасаться бегством от разбойников, на которых он натолкнулся в горах, забравшись слишком далеко от дома. Подобные приключения привлекали его гораздо меньше, чем Рая и Макса. Он предпочитал делать успехи при дворе, среди своих многочисленных наставников и советников – ибо как раз в это время отец снова назначил его регентом, а сам ненадолго покинул Испанию. Он знал, что императору доставляло удовольствие поручать ему управление империей и что он с каждым разом возлагал на сына все более ответственные задачи. Во дворец каждый день приходили длинные послания от Карла: он доверял Филиппу все государственные секреты и уведомлял его о каждом своем шаге. А все почему? Да потому, что Филипп вступал в полосу зрелости, а Карл неумолимо приближался к возрасту, когда правители больше надеяться на своих наследников, чем на себя.