Мэри Патни - Странные клятвы Страница 17

Страх охватил девушку. Браконьерство считалось серьезным нарушением – таким серьезным, что в эти неспокойные времена приверженец императрицы мо­жет принять нарушение границ как вызов и напасть на Эвонли. Для жадного, алчного и бессовестного лорда сущий пустяк может послужить веским пово­дом для того, чтобы отобрать землю у противника, тем более что охота в королевском лесу является жестоким оскорблением короля.

Седовласый рыцарь нетерпеливо прикрикнул:

– Ты что, немая? Как твое имя?

За молчавшую девушку ответил граф.

– Судя по всему, она, похоже, из Уэльса, поэтому может не знать ни английского, ни нормандского, – затем, к большому удивлению де Вер, он обратился к ней на правильном уэльском наречии, очень медленно произнося слова: – Как твое имя и где ты жи­вешь?

Мериэль мгновенно приняла решение. Алан отсут­ствует, поэтому, при всем желании, не может защитить свою собственность, а в поместье на данный момент находится лишь половина людей, способных владеть оружием. У графа не будет веских причин напасть на Эвонли, если он не узнает, что она оттуда. Раз уж они считают ее простой крестьянкой, пусть будет так – уж эту роль де Вер сумеет сыграть. Еще раз сделав реве­ранс, девушка произнесла по-английски:

– Я действительно из Уэльса, но английский знаю. Меня зовут Мериэль.

Слишком поздно де Вер поняла, что ей следовало назваться чужим именем, но она не знала уэльских имен. Вложив в свои слова как можно больше ис­кренности, девушка продолжила:

– Клянусь, я не занималась браконьерством, ми­лорд – заяц и куропатка пойманы к востоку от леса, где может охотиться любой.

Седовласый рыцарь презрительно фыркнул:

– Хорошая история для пешего, пойманного в за­падной части леса, – шагнув к Мериэль, он сказал: – В Англии запрещено законом иметь слуге сокола женского рода. Дай мне птицу.

– Нет! Я не английская служанка, а сокол при­надлежит мне, – девушка пыталась защитить Чансон, ужаснувшись при мысли, что попала в сети со­бственной лжи. Будучи дочерью знатного землевладельца или, вернее, нормандского рыцаря, она имела право иметь соколиху, хотя, конечно, это совершенно необычно для женщины любого звания. Для простого же смертного это вообще противоза­конно.

Открыв было рот, чтобы все объяснить, Мериэль тут же передумала. Признавшись в своем происхож­дении, она может накликать беду на Эвонли. Вполне возможно, ее страхи и опасения напрасны, но кто знает? Понимая, что в ее распоряжении всего несколь­ко секунд для принятия решения, девушка подняла глаза на графа Адриана, не отрывавшего от нее хо­лодного взгляда.

Неожиданно Мериэль вспомнила слова Алана, ко­торые он сказал управляющему перед отъездом в Нормандию. Она пряла шерсть и не вслушивалась, однако сейчас память услужливо подсказала реплику брата: «Новый граф Шропширский – один из самых ужасных людей в Англии, способный на все, на лю­бую низость и подлость».

Неужели этот человек, с виду такой сдержанный, воплощает в себе все зло мира? Мериэль пытливо посмотрела на молодого человека и ужаснулась, за­глянув ему, как показалось, не в глаза, а в душу. Какие необузданные страсти бушуют в нем, как об­манчиво спокойствие и как опасно сверкают серые глаза!

Святая Дева Мария, этот человек действительно способен на все! Внешне – лед, но внутри – пламень. Ей мгновенно вспомнилось видение – ангел с горя­щим мечом, преградивший путь в монастырь. Но если этим ангелом является граф, то он, несомненно, при­надлежит к числу падших, к клану Люцифера, потому как она не увидела в нем ни жалости, ни сострадания. Его замаскированная, отлично скрываемая напряжен­ность пугала даже больше, нежели открытая свире­пость. Горло девушки перехватило от страха.

Лица обитателей Эвонли пронеслись перед мыс­ленным взором Мериэль – они доверили ей свои жизни, и она должна исполнить свой долг перед ними. Мысли путались в голове, однако из всеобщей сумя­тицы родилась клятва: она не скажет ни слова, не сделает ничего такого, что может повредить Эвонли. Нет, пусть граф даже прикажет выпороть ее или за­ключить в темницу.

Горестные размышления заняли всего несколько секунд, однако этого хватило, чтобы седовласый ры­царь подошел вплотную.

– Я охотилась законно, – упрямо повторяла Мериэль, отступив на шаг. – В Уэльсе нет глупых зако­нов о том, кто может, а кто не может иметь сокола.

– Ты в Англии, девочка, – нетерпеливо возразил мужчина.

– Нет! Птица моя! – снова повторила де Вер, про­должая отступать. Пути назад не было – если она захочет убежать, всадникам ничего не стоит ее поймать. – Я нашла ее в гнезде на вершине скалы и сама выучила. У вас нет права отбирать ее у меня.

Золотоволосый рыцарь успокаивающе произнес:

– Если все, что ты сказала, правда, ты получишь свою питомицу обратно, но позволь сэру Уолтеру подержать ее у себя, пока не решится вопрос.

Будто знатный рыцарь снизойдет до того, чтобы вернуть соколиху девушке, которую считает крестьянкой! Можно надеяться на милосердие графа, однако, по справедливости, Чансон не будет принадле­жать никому. Прикрывая свои действия тяжелой рукавицей на левой руке, Мериэль проворно отвязала колокольчики на лапах птицы.

– Ты слышала, что сказал сэр Ричард? – спросил седой рыцарь, протягивая затянутую в перчатку руку. – Мы отдадим тебе птицу, если ты докажешь, что имеешь право держать ее.

Пока он говорил, девушка сняла колпак с головы Чансон и со всей силы подбросила ее в небо, но не в поток воздуха, а против ветра – так соколу дают знать, что отпускают его на волю.

– Она вам не достанется! – закричала Мериэль. – Если птица не моя, то пусть она не принадлежит ни­кому!

Мгновение Чансон помедлила, затем почувство­вала, что путы, связывающие ее целый год, исчезли. Птица взмыла ввысь, используя всю силу крыльев, оставив на земле лишь тень, а в душе Мериэль – тоску.

Смелый полет Чансон приковал внимание всех всадников.

– О Господи! – задохнулся от изумления Ричард. – Девчонка запустила его против ветра!

Мериэль отчаянно моргала глазами, стараясь смах­нуть слезы, наблюдая за полетом любимой птицы, но в душе не было сожаления, а лишь желание иметь крылья. С трудом переведя дыхание, она посмотрела на графа.

Оказывается, граф так и не отвел от нее глаза.

– Тебе не следовало этого делать, – низким голо­сом проговорил он, будто никого больше рядом не было.

– Она принадлежала мне, я могла поступить с ней, как мне хотелось, милорд.

Хотя девушка говорила тихим, извиняющимся то­ном, но в ее осанке, в высоко поднятом подбородке и глазах, спокойно встретивших взгляд Адриана, не было ни робости, ни испуга. Она не вела себя вызывающе – вызов подразумевал гнев, но граф не видел гнева. Темно-голубые, почти синие глаза светились внутрен­ним огнем, чистотой и отвагой, и юноша понял, что в душе девушка так же смела и свободна, как и выпу­щенный на волю сокол.