Линда Миллер - Грешный ангел Страница 17

Медленно и с усилием, как человек убитый горем, Элай повернулся. В наступающей темноте Бонни заметила странный блеск в его золотисто-карих глазах.

– О Боже, Бонни, – выдохнул он, проведя рукой по растрепанным волосам. – Как я мог этого не замечать? Как мог не замечать этого мой дед?

Бонни поняла, что он говорит о страшных условиях на заводе и в Лоскутном городке, где приходилось жить стольким рабочим.

– Прошлое нельзя изменить, Элай, – мягко сказала она, – поэтому бессмысленно страдать из-за этого.

– Бонни! – послышался голос Джиноа, – лучше не держать ребенка на ночном воздухе!

Закусив губу, Бонни пошла обратно, хлюпая по грязи своими промокшими туфлями.

Подойдя к экипажу, возле которого стояла Джиноа, Бонни отдала ребенка золовке. Сьюзен и мистер Фэрли уже сидели в экипаже.

– Как великодушно с твоей стороны позаботиться о Сьюзен, Джиноа, – сказала Бонни.

Джиноа с отчаянием оглядела Лоскутный городок.

– Я хотела бы помочь им всем, – ответила она, садясь в экипаж.

Бонни мучительно ощущала присутствие Элая, даже не оглядываясь, она знала, что он стоит позади нее, чуть справа.

– Тебе надо пойти домой, – сказала она, прерывая невыносимое молчание.

– Я переживу это, – отозвался Элай низким измученным голосом. – Ты что, не идешь сегодня в «Медный Ястреб»?

В окнах за промасленной бумагой, заменяющей в этих лачугах стекла, замерцали лампы, обычно даже здесь перед наступлением темноты слышался смех детворы, играющей на улице в ожидании ужина. Но в этот вечер повсюду царила гнетущая тишина, доносились лишь шипение кастрюль на плитах, да гул ревущей реки. Ощущая одиночество и пустоту, Бонни вздохнула и пошла прочь, не в силах больше говорить с Элаем. Он направился следом за ней.

– Прости, – сказал он.

Бонни украдкой взглянула на него. Она не помнила, извинялся ли перед ней Элай когда-либо прежде, и это показалось ей странным. Она решила отвлечь его от тяжелых мыслей.

– На что похожа Куба, Элай? Был ли ты «пешим всадником»? – спросила она и, заметив, что се юбки волочатся по грязи и глине, грациозно приподняла их.

Элай невесело усмехнулся. Бонни видела, что он совершенно опустошен и душу его гложет тоска. От этого сердце у нее болезненно сжалось.

– Выражение «пеший всадник» не совсем точное. Мы взяли холм Сан Хуан, хотя Военное министерство не потрудилось обеспечить нас лошадьми. Испанцы немного постреляли, затем побросали ружья и убежали, с тех пор я думаю, что их погубила скорее наша глупость, чем храбрость.

– Полагаю, все это идеи мистера Рузвельта, – фыркнула Бонни.

Она помнила, как этот человек убедил Элая сражаться на Кубе, и не сомневалась, что никогда этого не забудет.

Наконец-то смех Элая зазвучал по-прежнему, казалось, что он приходит в себя.

– Тедди был в своем амплуа, – сказал он с некоторым восхищением. – Боже, если бы ты видела и слышала его!

– Если я никогда не увижу мистера Теодора Рузвельта, – отрезала Бонни, – я это переживу.

Лоскутный городок остался позади, они подошли к «Медному Ястребу». Элай внезапно рванулся в сторону, схватил Бонни за руку, прижал ее к себе и потащил в густую тень, падающую от стены дома. Твердая, как камень, грудь Элая прижала ее к стене. Не успела Бонни опомниться, как Элай приник к ее губам и языком заставил их разжаться.

Волна желания захлестнула Бонни, она ослабела. Поцелуй любого мужчины, включая Вебба Хатчисона, она сочла бы оскорблением, но это был Элай. Два года она тосковала по его объятиям, поцелуям, но действительность превзошла все ожидания! Ее сжигала такая страсть, что Бонни боялась растаять, как свечка. Элай оторвал от нее губы, но все еще прижимал Бонни к стене «Медного Ястреба», хотя спина ее ощущала холод, но внутри все горело, словно от палящих лучей солнца. Она боролась с собой, пытаясь перевести дыхание.

Внезапно Элай уперся в стену руками.

– Я не знаю, что на меня нашло, Бонни, прости.

Два извинения в течение нескольких минут! Бонни была удивлена, он задел ее самолюбие: она ожидала совсем другого. На нее нахлынули воспоминания о бурных проявлениях его страсти в те годы, которые они провели вместе. Бывало, они занимались любовью и в менее подходящих местах.

– Я тоже не знаю, что на тебя нашло! – бросила Бонни и, вынырнув из-под рук Элая, быстро пошла прочь.

Элай не преследовал ее, это было и хорошо, и плохо. В ней всколыхнулось все пережитое, и чувство к этому невыносимо самоуверенному человеку сейчас угнетало ее. Торопливо поднявшись по мраморным ступенькам, Бонни дернула ручку двери. Дверь оказалась заперта.

Закрыть заведение было совсем не в духе Форбса, и, хотя Бонни втайне надеялась, что ей не придется танцевать в этот вечер, она испытывала недоумение.

Бонни постучала в дверь. Не получив ответа, она подошла к одному из окон и заглянула в него. Штора была наполовину спущена, и Бонни не могла ничего разглядеть. Вдруг кто-то ущипнул ее за ягодицу. Испуганно вскрикнув, Бонни отскочила от окна, рассерженная и удивленная.

Сзади стоял Элай с самым невинным видом.

– Искушение, – заметил он, – оказалось непреодолимым.

Конечно, день у Элая выдался трудный, но ущипнуть себя Бонни не могла позволить никому, включая своего бывшего мужа. Она подняла руку, собираясь влепить ему звонкую пощечину, но Элай благоразумно отступил.

– Убирайся, Элай, – прошипела Бонни, уже забыв о поцелуе и своих недавних чувствах к нему, – мне надо на работу.

– Танцев сегодня не будет, – ответил Элай, – Форбсу немного досталось после сегодняшнего несчастного случая, и сейчас он, видимо, зализывает раны.

У Бонни расширились глаза: она вдруг вспомнила мальчишку, который прибежал в магазин сообщить о несчастном случае с Фэрли. Он как будто сказал, что Мак Катчен избил мистера Даррента.

– Элай, ты не…

– Боюсь, что да.

– Ты просто зверь! Разве насилие что-нибудь решает? – Бонни снова кинулась к двери и забарабанила в нее кулаками.

Элай мрачно ухмыльнулся.

– Спроси об этом даму, которая пнула меня в голень, ударила щеткой и пыталась дать пощечину, – и все это в течение сорока девяти часов.

– Дотти! – взвыла Бонни, забарабанив в дверь еще сильнее, – открой дверь!

Лаура, одна из новых девушек, открыла дверь и осторожно выглянула. Увидев Элая, она испугалась и попыталась закрыть ее, но не успела. Бонни опередила ее.

– Где Форбс? – решительно спросила она у бедной Лауры, которая, прерывисто дыша, теребила темные волосы и не сводила глаз с Элая.

Наконец, она ответила, что Форбс чувствует себя плохо.

Метнув сердитый взгляд на Элая, Бонни вошла в вестибюль, быстро поднялась по лестнице и направилась через зал к апартаментам, куда ее так бесцеремонно внесли два дня назад. Она постучала и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. Форбс лежал на софе возле окна в элегантной гостиной, его правый глаз так распух, что не открывался. Он был в брюках и пижамной куртке, Дотти взбивала подушки у него за спиной.