Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Время любить Страница 18

— Милорд, как вы познакомились с мадемуазель? Позавчера я не додумалась задать вам этот вопрос.

— Как-нибудь вечером Жерсанда сама расскажет вам об этом. Мне не пристало это делать. Все слишком сложно.

Лорд Брунел пристально смотрел на Анжелину. Молодая женщина смутилась и предпочла выйти из комнаты. Анри еще спал, но она все же вошла к нему. Ей не терпелось его увидеть, вдоволь наглядеться на своего малыша. Октавия неслышно последовала за ней.

— Боже мой! Как подумаю, что мне придется расстаться с нашим малышом, так у меня сердце разрывается. Хорошенько смотри за ним, Анжелина. Главное, не потакай его капризам. Нужна не только ласка, но и твердость. Кстати, у него болит живот от свежих фруктов.

— Я сумею позаботиться о своем сыне. Езжай спокойно. Но скажи мне, Октавия… Такое впечатление, что тебя удивил приезд лорда Брунела, хотя ты прожила рядом с мадемуазель столько лет. Неужели тебе ничего не было известно о его существовании?

— Черт возьми, я в такие дела не вмешиваюсь! Часто я отдаю мадемуазель письма, даже не взглянув на конверт.

— Подумай, поройся в своих воспоминаниях. Ведь ты ни на день не расставалась с ней последние тридцать лет. Она непременно должна была тебе рассказать о таком дорогом, таком верном друге. Или хотя бы намекнуть…

— Нет! Говорю же тебе! — резко оборвала Анжелину служанка.

Анжелина почувствовала, что в глубине ее души зарождается смутная тревога. Разумеется, Малькольм Брунел был очаровательным мужчиной, куртуазным, безукоризненно воспитанным. Однако Анжелина не понимала некоторых его двусмысленных выражений, ей не нравилась его манера смотреть на нее.

«Почему Жерсанда, ставшая такой домоседкой, без малейших колебаний решила ехать в Люшон?» — спрашивала себя Анжелина.

Но было слишком поздно искать разгадку этой маленькой тайны. К тому же молодая женщина не хотела упускать возможность провести вместе с сыном три недели под крышей родного дома. В этот момент Анри проснулся. Он тут же увидел Анжелину и протянул к ней руки.

— Иди ко мне, мой малыш! — взволнованно воскликнула Анжелина.

Через час Жерсанда де Беснак, Октавия и лорд Брунел садились в фиакр, который они накануне наняли у некого Альбера Равье, сдававшего внаем три экипажа. В его конюшне, расположенной недалеко от ярмарочной площади города, стояли четыре вороных лошади с мощной грудью. У Равье работали знающие кучера, всегда одетые в рединготы и широкополые шляпы.

Анжелина, Розетта и Анри принялись махать руками вслед фиакру. Все происходило на площади с фонтаном, так что свидетелями отъезда стали Мадлена Серена, хозяйка таверны, и ее служанки. По воле случая при этой сцене присутствовали Жермена и Огюстен Лубе, направлявшиеся к вечерне.

— Гугенотка, якшающаяся с лордом из Соединенного Королевства! Ну и дела! — обратился сапожник к своей супруге. — Черт возьми! Если бы моя дочь не попала под влияние этой чудаковатой старухи…

— Вечно ты чем-то недоволен, Огюстен! — заметила Жермена. — Прекрати ворчать, а то вечером у тебя заболит живот. Посмотри, Анжелина, похоже, довольна. А как она прижимает малыша к груди! Как жаль, что она никак не выйдет замуж. Господи! До чего же красивая девушка!

— Да уж! — откликнулся сапожник. — Только надо, чтобы она нашла обувь по размеру!

Это было любимое выражение Огюстена Лубе, всегда вызывавшее у его клиентов улыбку. Жермена ласково ему улыбнулась.

Глава 3

Возвращение в родные края

— Тужьтесь, мадам, хорошенько тужьтесь! Еще раз! Еще! — умоляла Анжелина. — Крепитесь! Все скоро закончится!

Рожавшая женщина покачала головой. Ее лицо было искажено не только от боли, но и от возмущения. В голубых глазах читалась паника. Мать и бабушка поддерживали женщину за плечи и тоже подбадривали ее:

— Тужься, Морисетта, тужься! Он выходит, твой малыш! Слушайся мадемуазель Лубе!

— Надо же, дочь моя, ведь это твой четвертый стучится в дверь! Для других ты так не старалась!

Морисетта глубоко вздохнула. Ее лицо вновь исказилось от боли. Затем она нагнулась вперед, сделав над собой невероятное усилие. Из ее груди вырвался протяжный крик, а молодая повитуха обхватила своими тонкими руками головку ребенка.

— Браво! Он здесь! Продолжайте тужиться, иначе вы сожмете его плечи, мадам, — посоветовала Анжелина.

Роженица захрипела от изнеможения, но прислушалась к совету. Через мгновение ребенок полностью вышел из материнского чрева.

— Прекрасный мальчик, — сказала Анжелина. — Отдохните немного. Вскоре вы почувствуете последний спазм — это отойдет послед.

Новорожденный громко и пронзительно закричал. Красный, покрытый слизью, он уже размахивал своими крошечными ручками. Глаза его были закрыты, а рот, наоборот, широко открыт.

В ответ на этот крик Морисетта расплакалась. Это была обычная реакция, ничуть не удивившая Анжелину. Мысли молодой повитухи вновь вернулись к Анри, которого она на рассвете, когда мать Морисетты прибежала к ней за помощью, оставила на попечении Розетты. После отъезда Жерсанды она впервые покидала своего ребенка на несколько часов.

Это мучило Анжелину, поскольку она хорошо помнила первый вечер, проведенный ее сыном в доме на улице Мобек. Все происходило не так, как она себе заранее представляла. Поиграв во дворе в мячик, малыш принялся звать Октавию и свою маму. Он не захотел есть овощной суп и довольствовался кашей с медом. А когда Анжелина принялась укладывать сына спать, Анри расплакался, со страхом озираясь по сторонам, — его пугала незнакомая обстановка, и не только громоздкий комод, но и занавески на окнах. А когда он все же лег в кроватку после многочисленных колыбельных, то расплакался еще сильнее.

«Мне пришлось взять Анри к себе в кровать, и он в конце концов успокоился, — вспоминала Анжелина. — Розетта пошла за Спасителем, поскольку Анри непременно хотел увидеть собаку. Мне пришлось уступить его капризу, в таком отчаянии я была. По сути, он меня плохо знает. Я всего лишь его крестная мать, и в иные дни даже не прихожу, чтобы поцеловать его. Теперь дела наладились, но он спит либо со мной, либо с Розеттой. Детская кроватка оказалась ненужной».

Задумавшаяся Анжелина перерезала пуповину. Бабушка тут же подхватила младенца, чтобы вымыть его. Ванночкой служил мятый, местами ржавый цинковый таз. В доме, где была только одна комната с пожелтевшими стенами, царила нищета. Морисетта дала жизнь своему ребенку, лежа на деревянной кровати, стоявшей в углу, около очага, в котором горел слабый огонь. Лучи полуденного солнца едва проникали внутрь: дверь закрыли, а окно было слишком узким.