Лора Бекитт - Роза на алтаре Страница 18

Она была так благодарна Дезире за сочувствие и поддержку! В последнее время они стали скорее подругами, несмотря на разницу в происхождении и воспитании, говорили друг с другом обо всем и делились последним.

Получив по фунту хлеба, женщины вышли на улицу и побрели по Сент-Оноре, мимо монастыря Фейянов и бывшей резиденции маркиза Лафайета.

Кругом царила суета. Кое-где на мостовой танцевали карманьолу, торговали мебелью, подержанными вещами, церковной утварью, меняли хлеб на мыло и мыло на табак. Продажные девицы разгуливали наглые и довольные, они призывно улыбались гвардейцам, а те хранили мнимую невозмутимость. Носились ребятишки с экземплярами «Пера Дюшена» и «Афиши». Казалось, весь Париж высыпал на улицы, бесстыдно обнажил свои мрачные, грязные бездонные глубины.

Элиана помнила этот город другим, утонченным, элегантным, а теперь он превратился то ли в военный лагерь, то ли в огромный базар.

«Нет ничего удивительного в том, что безрассудство и святотатство породили хаос», – подумала молодая женщина, вспоминая костры из церковных балюстрад, еще совсем недавно в изобилии пламеневшие на площадях.

Амалия де Мельян предугадала страшную правду будущего: почти все церкви были закрыты, бронзовые распятия и статуи святых перелиты в пушки, церковные решетки переделаны в пики. Священникам запретили носить церковные одеяния и принуждали отрекаться от сана. Отныне разрешалась лишь гражданская церемония брака, а тысячи младенцев умерли некрещеными.

Зато укрепился культ «Неподкупного» – великого поборника интересов простого народа Максимилиана Робеспьера.

– Знаете, барышня, – говорила Дезире, беря Элиану под руку, – вчера я слышала историю о том, как одна семья донесла на своих соседей, чтобы занять их комнату, а на выданные в награду деньги они приобрели кое-какую обстановку. И еще люди болтают, что скоро изобретут эликсир, с помощью которого можно читать мысли любого человека. Молчи, не молчи, а заставят тебя выпить эликсир и все равно узнают, что у тебя на уме. Как вы думаете, это правда?

Элиана посмотрела в лицо девушки. Разделенные пробором, стянутые назад пряди блестящих, словно плотный шелк волос обрамляли ее лоб, как тугая черная повязка. А глаза Дезире больше не походили на зеленые морские камушки, в них застыло что-то до боли тревожное.

– Я ничему не удивлюсь, – ответила молодая женщина, а служанка между тем продолжала:

– Пожалуйста, барышня, скажите своему отцу, чтобы он молчал, иначе рано или поздно быть беде!

– Ты же знаешь, я ему говорила, но он и слышать не хочет! Действительно, Филипп переменился: после смерти жены он временами был словно не в себе и при этом на все лады ругал новую власть. Не далее как вчера он произнес прямо на лестнице, при открытых дверях:

– Чего стоит их лозунг: «Свобода, равенство, братство!» Какая же это свобода, когда человек боится сказать то, что думает, какое же это равенство, когда одни выступают в роли карающих богов, а другие чувствуют себя жертвами, и какое же это братство, когда люди с радостной жестокостью убивают друг друга!

Элиана и Дезире пытались остановить его, но напрасно, страстную обвинительную речь Филиппа слышали все жильцы. Теперь дом уже не являлся собственностью де Мельянов, им оставили лишь три комнаты на втором этаже, а внизу поселились чужие люди.

Смерть Амалии, казнь короля, совершенная утром 21 января на площади Революции при огромном скоплении восторженного народа, – все это надломило психику Филиппа, и он уже не ждал конца, он рвался к нему, потому что только смерть была способна избавить его от кошмаров реальности и непреходящей душевной боли.

Элиана попыталась отвлечься от мрачных дум, окунувшись в воспоминания. Она вспоминала Париж своей короткой юности: запруженная колясками мостовая, запах, доносившийся из кофеен, столики на набережной под пестрым шатром, праздничный фейерверк на Гревской площади, яркие декорации в Опере, свет фонарей… Шутки и смех кавалеров, улыбки и кокетство дам…

В атмосфере всеобщей радости она испытывала то особое состояние, что зовется полетом души, ощущала какую-то оторванность от обыденности. Все вокруг сверкало, мир казался праздничным и безграничным.

Воспоминания! Только они и остались ей! И она заглядывала в них украдкой, как воровка…

Внезапно Элиана встрепенулась: Дезире резко оттолкнула ее от края дороги и в следующее мгновение погрозила кулаком вслед проехавшему по грязной обочине фиакру, а потом в испуге прошептала:

– Боже милосердный! Барышня! Я и не подумала: а вдруг там сидел якобинец?!

Они пошли дальше, близ ворот в парк Тюильри им навстречу попалась повозка с осужденными на казнь, сопровождаемая отрядом гвардейцев. Скользнув взглядом по скорбным застывшим лицам и белым, словно саваны, одеяниям смертников, Элиана отвернулась.

– Это не люди, а звери какие-то, – пробормотала Дезире, глядя на толпу народа, идущую за повозкой с возгласами одобрения, между тем как любой из этой толпы через несколько дней мог отправиться в тот же последний путь.

– Нет, это именно люди, – промолвила Элиана. – Только люди могут так бояться и так ненавидеть.

К сожалению, беда не ходит в одиночку: и на следующее утро, когда они завтракали вдвоем в насквозь промерзшей кухне при свете огарка, Дезире смущенно произнесла:

– Я ухожу от вас, барышня.

Элиана оторвала задумчиво-отрешенный взгляд от чашки с кипятком, рядом с которой лежал кусок черного хлеба, и повторила:

– Уходишь?

– Да. Я… я нашла место в мастерской, рядом с Люксембургским садом, – там шьют шинели для солдат. И еще я, возможно, скоро выйду замуж.

– Замуж?! – Элиана совсем забыла, что и в эту жестокую пору люди по-прежнему влюбляются, женятся, рожают детей. – Разве сейчас время выходить замуж?

– Почему бы и нет! – с легкой обидой возразила Дезире. – Мне уже двадцать лет, а я еще ни разу не любила. Не оставаться же мне старой девой!

– Значит, у тебя есть жених, – медленно произнесла Элиана. – Где же вы познакомились?

– На рынке, когда я меняла на сахар вашу шаль. Его зовут Эмиль, он оружейник. Это он посоветовал мне устроиться в мастерскую. Он говорил, что если я стану работать на Революцию, мне сразу выдадут свидетельство гражданской благонадежности, а вы сами знаете, как сейчас опасно жить без этого документа, – того и гляди, отправят на гильотину!

– Ты хочешь работать на Революцию?

– Да при чем тут это! – в сердцах промолвила служанка. – Прежде всего я не хочу, чтобы мне отрубили голову!

На самом деле жених Дезире сказал примерно следующее: «Ты что, ждешь, когда тебя казнят как прислугу бывших дворян? Ты же прекрасно понимаешь, что твоих господ не сегодня-завтра посадят в тюрьму!»