Патриция Грассо - Обольщение ангела Страница 18

Роберта почувствовала, как горячая краска прилила к щекам. Его чувственный доверительный шепот вызвал у нее трепет. Девушка и не подозревала, что можно испытывать такие ощущения.

— Господи, он такой же красавчик, как и отец, — сказала миссис Джеквес, появившись у стола с тушеной говядиной и элем. — Подцепи его, если сможешь, Робби; с ним ты не замерзнешь в долгие зимние ночи.

Смущенной такими речами Роберте хотелось спрятаться под столом. Ошеломленное выражение лица и пунцовый румянец показывали, что она чувствует сейчас, и оба собеседника девушки усмехнулись, видя ее явное замешательство.

— Ты приехала с ним сюда посмотреть королевский зверинец? — спросила Рэнди.

Роберта в ответ только покачала головой, не в силах от смущения поднять глаза.

— Ужасное зрелище, — сказала Рэнди, подмигнув Гордону. — Львы у них так рычат, что мне хочется убежать и спрятаться кому-нибудь под крылышко. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.

Как только хозяйка вернулась к своим обязанностям, Роберта принялась за еду. Но едва она потянулась за хлебом, как маркиз вдруг выбросил руку над столом и схватил ее за левое запястье. Роб оцепенела, жалея, что сняла перчатки. Она пугалась при мысли, что кто-то посторонний увидит ее дьявольское пятно.

— А ты все еще носишь мое обручальное колечко, — сказал Гордон, разглядывая кольцо на ее мизинце. И, приложившись поцелуем к ее родинке, прошептал: — «Ты, и никто другой».

Роберта вся похолодела при этих словах. Маркиз помнил надпись на кольце. Это не предвещало ничего хорошего для ее будущего с Генри Талботом.

— Нам надо обсудить один важный вопрос, — сказала она с нервной улыбкой, высвобождая руку и пряча ее в коленях.

— Не надо никаких обсуждений, ангел. Давай лучше поедим.

Роберта заколебалась. Она понимала, что своим отказом причинит боль маркизу, и не хотела заставлять его страдать. С другой стороны, сама она никогда не будет счастливой, живя вместе с ним в Хайленде — это ведь ясно как день. Приходилось выбирать: либо ему чуточку пострадать сейчас, либо ей бесконечно страдать всю жизнь.

— Генри Талбот… маркиз Ладлоу… и я любим друг друга, — выпалила Роберта. — И мы хотим пожениться.

— Этот английский маркиз тебе не пара, — сказал Гордон, его голос и выражение лица сделались холоднее, чем хайлендская стужа. — Ты уже получила себе мужа.

— Почему ты упрямишься? — вскричала Роберта, настроенная решительно, несмотря на его грозный вид. — В Шотландии наверняка полно женщин, которые были бы счастливы выйти за тебя.

— Больше, чем ты думаешь. Но ты моя, богом данная мне жена, и я хочу именно тебя, — сказал Гордон. — А что, у этого Талбота в обычае ухаживать за чужими женами?

Роб, стараясь не встречаться с ним взглядом, уставилась на свои руки, которые сцепила на коленях. Потом посмотрела на свой рубин, но цвет его оставался все таким же удивительно спокойным и ровным.

— А кто именно из этих хлыщей на вчерашнем балу был Генри Талбот? — спросил Гордон пренебрежительным тоном.

— Генри сейчас в Хэмптон-Корте, — ответила Роберта, призывая на помощь всю свою храбрость, чтобы встретиться с ним взглядом. — Можем мы разумно поговорить об этом?

— Если бы я не был разумным, ангел мой, я бы тотчас разделался с этим подлым англичанином. — Губы его растянулись в некое подобие улыбки. — Да и с тобой тоже — за такие дела.

Роберта нервно проглотила комок в горле и потупила взор. Хотя внешне ее лицо казалось спокойным, в мыслях она вся кипела от злости.

Еще чего! Какого черта этот неотесанный тип явился сюда, в Англию, чтобы угрожать здесь ей. Да как он осмелился?..

Гордон с грохотом поднялся со стула и бросил на стол несколько монет.

— Я достаточно покатался сегодня. Поехали домой.

В угрюмом молчании возвращались они той же дорогой по полным людей улицам Лондона. Профиль маркиза казался высеченным из камня и так пугал своей мрачностью Роберту, что она не осмеливалась заговорить. Она не доставит ему удовольствия, он не услышит, как голос ее дрожит, точно у малодушной девчонки.

И все же ей хотелось дать маркизу понять, что в ее отказе нет ничего личного, что дело здесь, в общем-то, даже не в нем. Ее собственные родственники сделали так, что она чувствовала себя отверженной на родине. Не могла она спокойно жить в Хайленде, счастлива она будет только здесь, в Англии. Но как сказать ему об этом, не обижая его и не унижаясь самой? Ей его жалость не нужна.

Солнце уже клонилось к закату, и тени удлинились. Возле Чэринг-Кросса Гордон с Робертой свернули налево и поскакали по Стрэнду, самому аристократическому кварталу Лондона, мимо роскошных особняков, где жила английская знать.

Доехав до поворота, который вел к особняку Деверо, Роберта искоса бросила на маркиза взгляд, полный сожаления. Горькое отчуждение было спутником всей ее жизни, оно преследовало ее уже целых восемнадцать лет из-за суеверного страха и подозрений, которые ее «дьявольский цветок» вызывал в других. Сейчас она понимала, что, причиняя боль другим, и саму себя обрекаешь на угрызения совести. Сожалея о своей выходке, она решила поговорить с Гордоном еще раз, но уже более мягко.

Когда они въехали во двор дядиного дома, два грума бросились им навстречу, чтобы взять их лошадей. Гордон спешился и бросил поводья одному из них. Потом повернулся и, ни слова не говоря, снял ее с седла.

— Мне искренне жаль, что я оскорбила твой чувства или, может быть, задела тебя, — извинилась Роберта, решившая загладить свою вину.

Гордон посмотрел на нее долгим взглядом, и странное волнение сверкнуло в его серых глазах.

— Только мужчина, который любит тебя, мог бы переживать, услышав то, что ты ему объявила, — сказал он. — Но настоящая любовь, если таковая вообще существует, требует времени. А я еще почти не знаю тебя, милая.

— Тогда почему же ты сердишься? — спросила Роберта, странно недовольная тем, что совершенно ему безразлична.

— Ты моя жена, — ответил Гордон. — И никто не имеет права брать то, что мне принадлежит.

— Я принадлежу самой себе.

— Ты произнесла свою клятву перед богом и людьми, дорогая. И значит, не должна была водить за нос этого английского маркиза. Это нечестно.

Роберта открыла было рот, чтобы возразить, но он прижал палец к ее губам жестом, требующим молчания. Она уставилась на него, загипнотизированная силой его сурового взгляда, и забыла об эффекте, который ее собственный обезоруживающий взгляд производил в этот момент на него.

— Извини, что напугал тебя, — проговорил Гордон так тихо, что это прозвучало почти шепотом.

Роберта гордо выпрямилась, неспособная даже сейчас смирить свой гордый нрав.