Сара Беннет - Нечаянный поцелуй Страница 18

Неужели он и вправду сделал столь нелепую вещь? Вряд ли. Генрих закрыл глаза. Смутные воспоминания присутствовали в его памяти, но это было до того, как в его комнату явилась Дженова, подобно сирене, и, вымотав, бросила в постели, где он остался лежать обессиленный и изнуренный, словно моряк, потерпевший кораблекрушение. Воспоминание вызвало на его губах улыбку. Мальчик, приняв ее за поощрение, снова потянул Генриха за руку.

– Лорд Генрих, – повторил он настойчиво, – идемте! Вы обещали!

С глубоким вздохом Генрих открыл глаза. Он был уверен, что не обещал, просто сделал вид, а мальчик поверил. И теперь не успокоится, пока не добьется своего. Генри нехотя поднялся и стал одеваться.

Было совсем рано. Никто из обитателей замка не попался им навстречу, пока они спускались в большой зал. Воздух во внутреннем дворе обжигал стужей. Бледные щечки мальчика разрумянились от холода, а у Генриха заслезились глаза.

Повстречавшийся им на пути кузнец, ведший под уздцы лошадь, уважительно кивнул Генриху и перевел взгляд на Рафа. Его старое морщинистое лицо приняло выражение слепой преданности. Две служанки с охапками белья в руках, хихикая, присели перед Генрихом в реверансе и приветливо поворковали с Рафом. Генрих невольно улыбнулся. Раф явно ходил в Ганлингорне в любимчиках, хороший признак для будущего хозяина имения. Со страдальческим вздохом Генрих позволил потащить себя в затхлое помещение конюшни.

Пока они следовали мимо лошадей в стойлах, Раф называл кличку каждой и рассказывая Генриху, кто и как часто использует то или иное животное. Подобная осведомленность маленького мальчика поражала, но Генрих не позволил себе восхититься. Он тоже в детстве не вылезал из конюшен, но не мог припомнить, чтобы вытаскивал гостей на рассвете из постели.

– А вот и мой пони! – объявил Раф горделиво, подойдя к стойлу в дальнем конце помещения.

Генрих округлил глаза. Пони был весьма почтенного возраста. Выглядел довольно смирным, но даже, отдаленно не напоминал пони, на которых катались дети богатых и могущественных родителей. Генрих не сомневался: будь Мортред жив, непременно нашел бы для своего сына и наследника нечто более приличное.

Возможно, Дженова боялась, что менее покорное животное нанесет вред ее хворому отпрыску.

Генри заметил, что Раф наблюдает за ним, и хотел сменить разочарованное выражение лица на более спокойное, но не успел.

– Вам он не понравился, – произнес Раф, и его нижняя губа дрогнула.

Большие зеленые глаза наполнились слезами. Генри запаниковал. «Только не плачь, – подумал он. – Бога ради, не плачь!»

– Нет, нет. Ничего подобного! Это отличное животное, Преданное, милое и… и… спокойное, готов поспорить.

Мальчик недоверчиво посмотрел на Генри.

– Он очень спокойный, – согласился Раф. – Это хорошо?

– Когда как. Он медлителен? – осторожно поинтересовался Генрих.

– Мама говорит, что в медлительности нет ничего плохого, что даже лорду нужно немного подрасти, прежде чем пересесть на резвую лошадь, – сообщил мальчик, но, бросив взгляд на жеребца Генриха, погрустнел.

Генрих вспомнил себя. Будучи ребенком, он тоже смотрел с тоской на боевого коня, принадлежавшего высокородному родственнику, у которого он в то время жил. Он бы многое отдал тогда, если бы ему разрешили покататься на том скакуне. Он каждый день слонялся по конюшне, мечтая о несбыточном. Это стало навязчивой идеей. И вот в один прекрасный день он оказался наедине с конем. Слишком велико было искушение.

Ослепленный на мгновение юношеским безрассудством, он вскарабкался на ограду стойла и спрыгнул вниз в попытке оседлать исполинское животное тощими ногами. Боевой конь, слишком своенравный и сильный для ребенка, проломил дверь стойла и вынес припавшего к его гриве Генриха во внутренний двор. После неистовой скачки по двору он сбросил седока на особо зловонную навозную кучу. Униженного и жалкого Генриха лорд наказал, выпоров как сидорову козу.

Странно, он давно об этом не вспоминал. Конечно, приятным это воспоминание не назовешь, но и ужасным тоже. Генрих подумал о том, что когда-то сам был маленьким, как Раф, считал себя непобедимым и мечтал поскорее вырасти. Будь хозяин замка человеком добрым, а конюхи более внимательными, возможно, Генриху позволили бы покататься на жеребце, усадив позади опытного наездника. Тогда, вероятно, Генрих удовлетворил бы свою страсть и не стал бы пытаться оседлать коня самостоятельно.

Происшествие могло закончиться для него не поркой, а гибелью.

Генрих прищурился, наблюдая, как мальчик смотрит на его коня. Насколько велик риск, что его история может повториться с сыном Дженовы? Может, стоит сейчас сделать для Рафа то, что не сумел сделать для Генриха лорд из его детства?

– Хочешь покататься на моей лошади? – спросил Генрих и тут же спохватился.

Мальчик просиял, и путь к отступлению был отрезан.

– О да, – прошептал Раф. – А можно? И вправду можно?

Если Генрих и собирался отказаться от своих слов, то выражение глаз Рафа его остановило. Как мог он сказать «нет», когда ребенок испытал такую радость и благодарность? И конечно же, Дженова не стала бы возражать. Если ему не изменяла память, Дженова в юности была такой же необузданной, как и Генри, бесстрашно скакала на лошадях отца, заставляя беднягу хвататься за сердце. Но Дженова была любимицей в семье, и ей многое прощалось. С Генрихом дела обстояли иначе.

– Тогда пошли, – сказал он Рафу.

Лошадь потянулась к хозяину и обнюхала бархатистым носом его ладонь в поисках лакомства.

– Как его зовут? – тихо полюбопытствовал Раф, с восторгом глядя на лошадиную морду.

Генрих улыбнулся мальчику.

– Я зову его Агнец.

– Агнец? – повторил мальчик. – Это звучит не очень-то устрашающе, лорд Генрих. Я думал, что лошадь вроде этой должна именоваться как-то более… – Он вдруг замолчал и стрельнул в Генриха глазами, словно осознал, что проявляет невоспитанность. – Почему вы зовете его Агнцем? – спросил он быстро.

– Потому что он бывает кротким, когда хочет. Но в остальное время больше похож на волка в овечьей шкуре.

Раф обдумал услышанное.

– А сейчас, как вы думаете, он будет кротким?

– Я об этом позабочусь.

Раф доверчиво кивнул. При мысли, что его видят в таком свете, Генриху стало как-то не по себе. Ему не хотелось становиться для кого-либо ангелом-хранителем и еще менее – приглядывать за сыном Дженовы. Он не подходил для этой роли и не имел желания нести ответственность. Однако он только что это сделал в ситуации с жеребцом. Напялил на себя одежку дядюшки-опекуна Рафа, если не ангела. Нет, только не ангела…