Кейт Уолкер - Сладкий сон Страница 19

Она позволила ему заглянуть в свое сердце глубже, чем следовало, и он увидел такие сокровенные глубины, в существовании которых сама Марина не отдавала себе отчета. Никто не знал, как Пьетро использует эту информацию.

Глава 7

Марина постаралась придать голосу небрежную интонацию и сказала:

– Этот разговор…

Она подошла к окну, надеясь, что ноги не подведут ее. Слегка опершись о стену, к которой хотелось привалиться всем ослабевшим телом, Марина уставилась на буколический вид, расстилавшийся внизу, чтобы не смотреть на Пьетро, на его невозмутимое лицо, в холодные, осуждающие глаза.

Надо срочно перевести разговор на более безопасную тему, подвести к тому, что она не собирается сидеть тут целый день. С каждой минутой ее сердце, в которое она зареклась пускать Пьетро, все сильнее тянулось к нему. Он же, в свою очередь, умело пользовался ее слабостью, безошибочно находя трещинки и зазоры в ее броне. Если так будет продолжаться, все может зайти слишком далеко.

– Я имею в виду обсуждения условий договора. Думаю, нам стоит закончить с этим. Мне ведь надо еще успеть на самолет, если я хочу попасть домой.

– Не бойся, не опоздаешь, – сухо бросил у нее за спиной Пьетро. – Самолет мой собственный, вылетит, когда я скажу.

Вот именно, горько подумала Марина, когда он скажет. Он отдаст приказ, пилот повинуется. Это значит, что фактически она пленница Пьетро.

– Так или иначе, мне кажется, что нам особо нечего обсуждать.

– Насчет развода согласен, но наш брак – совсем другое дело. Впрочем, сначала мы поедим.

– Поедим?…

Марина не поверила ушам: они вот-вот до конца разрушат жалкие остатки их брака, а Пьетро думает о еде?

– Время обеда давно прошло, – заметил Пьетро, вставая так близко к ней, что она почувствовала тепло и возбуждающий запах его тела. – Я умираю от голода, и ты, думаю, тоже.

– Я… – начала Марина, но тут у нее в животе громко заурчало, сводя на нет невысказанное возражение.

Пьетро тихонько засмеялся, и Марина порывисто повернулась к нему, и сразу пожалела об этом: его лицо смягчилось, напоминая ей о человеке, которого она любила.

– Ты вообще сегодня ела? – спросил он, предлагая ей признаться в отсутствии аппетита: он знал, что она не может есть, когда расстроена. – Как насчет небольшого перерыва, Марина? Никаких разговоров о разводе. Мне кажется, тебе он не помешает.

Пьетро нежно провел пальцем по ее еще влажной щеке, и Марина поняла, почему он предложил ей прерваться, и обнаружила, что благодарна ему за это.

– Нам обоим он не помешает. К тому же закусочная на побережье все еще открыта… – заметил Пьетро, лукаво блестя глазами.

Да, Марине очень нужен был перерыв, чтобы собраться с силами и успокоиться.

– Та самая, где делают восхитительную пасту с сардинами? – спросила она.

Ее рот наполнился слюной при воспоминании о большой тарелке с этим вкуснейшим блюдом.

– Та самая.

– А как же папарацци?

– Они все еще ошиваются у отеля, ждут тебя. Дождь кончается, мы спокойно можем пойти прогуляться.

Словно в подтверждение его слов, из-за туч наконец выглянуло солнце.

– Но я неподобающе одета…

Марина понимала, что это неубедительный довод, и Пьетро даже не стал отвечать ей. Вместо этого он пошел в спальню, открыл шкаф и вывалил на кровать кучу одежды.

– Здесь должно найтись что-нибудь подходящее.

– Моя старая одежда…

Она оставила эти вещи здесь после медового месяца и так и не забрала до своего побега.

– И моя тоже, – сказал Пьетро, доставая из-за другой створки шкафа футболку и джинсы.

– Почему ты сохранил ее?

Пьетро уже снял строгий пиджак и бросил его на кровать и теперь держался за пуговицу рубашки, серьезно глядя на Марину.

– Я не был здесь с тех пор.

– Ни разу?

– Ни разу.

Это ставило сразу несколько вопросов, но Пьетро, очевидно, не собирался развивать эту тему. Он снял рубашку, и вид его обнаженного тела пригвоздил Марину к полу. Она ясно вспомнила, как прижималась к этой бронзовой от загара, мускулистой груди, как жесткие черные волоски щекотали ее чувствительную кожу, как они ласкали друг друга на широкой постели… Только когда Пьетро расстегнул ремень на брюках, Марина вздрогнула и вновь обрела способность двигаться. Она метнулась в ванную, чтобы переодеться без свидетелей.

Когда Марина сняла строгий костюм и блузку, ей показалось, что вместе с ними с нее слетела и броня, в которую она заковала себя перед вылетом на Сицилию. В своей новой жизни в Лондоне она никогда не надела бы свободную тонкую рубашку нежно-бирюзового цвета и белые бриджи, которые дал ей Пьетро. Вещи такого рода носила прежняя Марина, более молодая и наивная. И куда более счастливая.

Марина бросила взгляд в зеркало и замерла, пораженная. Ее волосы торчали в разные стороны, макияж размазался по всему лицу. И все-таки сейчас она выглядела лучше, чем все эти два года. Ее глаза сияли, а щеки покрывал свежий румянец.

Неужели всего лишь воспоминания об их с Пьетро счастливой жизни вместе воскресили ее?

Марина прижала руки к горящим щекам, но глаза ее продолжали источать мягкий свет.

– Будь осторожна, – велела Марина, глядя на свое отражение. – Будь очень, очень осторожна.

Разум изо всех сил старался убедить ее в правильности этого предостережения, но, когда она подошла к двери, ее сердце забилось сильно-сильно, словно в предвкушении, словно она собиралась войти в глубокие, темные воды, таящие в себе неисчислимые опасности.

И самым страшным было то, что она не могла найти в себе хоть каплю страха перед тем, что ее ожидало.

Солнце уже садилось, когда они вернулись в коттедж. Закатные лучи окрашивали его стены в неземной пунцовый цвет, делая его нереальным, как мечта, и Марине казалось, что она действительно попала в сказку. Ужин с Пьетро, и правда, стал передышкой, отдыхом от мучительных разговоров и воспоминаний. Они гуляли, разговаривали на безопасные, обыденные темы, вкусно ели и пили хорошее вино, и если было в этом вечере что-то тревожащее, то только то, что их руки иногда встречались, сталкивались, соприкасались. Марине приходилось сражаться с собой, чтобы удержаться и не переплести свои пальцы с его, и не пойти дальше рука об руку с Пьетро. У нее больше не было такого права, а Пьетро не проявлял ни инициативы, ни желания восстановить их прежнюю близость.

Подходя все ближе к коттеджу, Марина чувствовала, как свет в ее душе гаснет и тени подступают к ней, окружают ее со всех сторон. Перерыв кончался, снова наступало время битвы, горьких слов и тяжелых мыслей.

Оттягивать неизбежное было глупо, и Марина первая заговорила, когда они вошли в дом: