Руфь Уолкер - Викки Страница 19

А чего, в сущности, она от него ожидала? Что он поблагодарит за возможность лишить ее невинности? Но он, скорее всего, предпочитает таких женщин, как Энни, искушенных в искусстве дать мужчине наслаждение. А кто же тогда она — всего лишь очередная его подружка, последняя по счету летняя жена?

Одно ясно — любовью здесь и не пахнет. Викки не смогла бы с уверенностью сказать даже, нравится ли он ей. Если она для него не более чем одно из удобств жизни, часть повседневного быта — что ж, Викки ответит на это тем же, и когда у нее будет достаточно денег, чтобы уйти и начать жить самостоятельно, она повернется к нему спиной и уйдет, не испытав ни малейшего угрызения совести.

Но если все так просто, так понятно — почему, почему она с трудом сдерживается, чтобы не заплакать навзрыд?

7

Джим, сидя на табурете возле своего аттракциона, смотрел на Викки, шагавшую к нему по аллее. Даже сейчас, после всех этих недель жизни бок о бок с цирковым народом, она не растеряла изысканного очарования и по-прежнему двигалась на своих длинных, стройных ногах будто плыла.

И эта ее красота! Всякий раз, увидев ее, он словно получал удар в солнечное сплетение — такой красивой она была. Не умом она брала, не миловидностью и не всякими там украшениями Она была воплощением Красоты в первоначальном и единственно правильном смысле этого слова: со своими золотисто-каштановыми волосами, такими густыми и такими шелковистыми на ощупь, со своими спокойными синими глазами и пухлыми губами, с этой гармонией членов и ладностью всего тела…

Удивительно, но никогда прежде он и не стремился к этому классическому типу красоты. И вот она — единственная из всех женщин, мелькавших в его жизни; именно она, только она. Зачем, почему?

Подошел мужчина с двумя детьми — но только затем, чтобы спросить дорогу. Объяснив, как выйти к ларьку, торгующему ирисками, Джим снова уселся на табурет и вернулся к своим мыслям.

Женщины… Женщины появились в его жизни еще тогда, когда он был сопливым подростком тринадцати лет, с трудом соображавшим, как распорядиться прибором, доставшимся ему от природы. Вначале была замужняя циркачка с масляными глазами, затянувшая его в постель обещаниями купить ему маленький радиоприемник. Она и в самом деле расплатилась с ним, а дальше обещала купить наручные часы, но к этому моменту он уже дозрел до той простой истины, что путаться с женой ревнивого укротителя львов чревато серьезными последствиями.

Потом были другие, сперва старше его — танцовщица из кордебалета; похотливая, как кошка, жена дрессировщика морских котиков; татуированная леди из «Ноева ковчега». И они все как одна, не задумываясь, сами предлагали свои услуги. Это был обычный секс без каких-либо уз, без предъявления взаимных претензий и перетягивания каната в свою сторону.

По мере того как он взрослел, женщины становились все более юными — девчонки, слонявшиеся по ярмарке в поисках приключений, дочери циркачей. В армии, в учебке, он закрутил роман с женой лейтенанта — и тем самым лишил себя всяких шансов на дальнейшую военную карьеру.

Вернувшись на гражданку, он имел затяжную серию встреч на одну-две ночи с женщинами, ни имени, ни лица которых он сутки спустя уже не помнил. Он ложился с ними в постель, утром просыпался и уходил не оглянувшись. Однажды он даже обзавелся летней женой, но эта история быстро закончилась. Его утомила ее непрерывная болтовня, и когда она ушла, он был только рад этому.

Он уже решил было, что непрерывная смена женщин — то, что ему нужно, как вдруг в его жизни появилась Викки. И страх не дал ему затащить ее в постель в первую же ночь. Страх не физический — это было, скорее, тягостное предчувствие того, что, вступив с ней в связь, онне сможет так просто, как прежде, уйти.

По этой причине она и спала долгие ночи на надувном матрасе в нескольких футах от него. Зная примерный набор своих потребностей и прихотей, он уверил себя, что вполне разрешит свои проблемы при помощи других женщин. Но это не сработало. Влечение к новенькой оказалось сильнее, чем он рассчитывал. По сути, он с самого начала сидел у нее на крючке.

А теперь, после того как она проснулась-таки в его постели, все оказалось в сто раз хуже. Нет, конечно, он имел ее всякий раз, когда хотел, и даже старался, чтобы ей тоже было хорошо, что само по себе для него было новостью. До сих пор ему было глубоко наплевать, как там себя чувствуют женщины. Но до сих пор он и не знал этой головной боли — влечения к женщине, которая к нему равнодушна, которая молча подчиняется ему и ничего при этом не испытывает.

Он мог сколько угодно себя обманывать, но различить, зажег он женщину или нет, тоже всегда мог. Вроде бы все было как нельзя лучше и Викки ни разу не отказала ему, но она действительно не чувствоваланичего, то есть совершенно ничего. Иногда, когда он только-только начинал целовать Викки, тело ее откликалось, на него смотрели глаза с поволокой, но потом, ближе к середине действа, она замыкалась в себе и ускользала. Не то чтобы это его останавливало — нет, он всегда срывал свое удовольствие, — но ее холодность сводила его с ума, заставляла требовать от нее вещей, которых он потом стыдился. Господи, сколько у него было в прошлом женщин, которых он приводил в экстаз, заставлял извиваться как угрей на крючке, визжать, метаться, царапаться — и вот его угораздило влюбиться в ледышку, неспособную на малейшее проявление чувств!

Ночь за ночью, держа в руках покорное тело Викки и ощущая, что мысли ее где-то далеко, он изо всех сил пытался распалить ее, и при виде тщетности своих усилий гнев и злоба становились в нем все сильнее, и это пугало его — пугал демон, вселившийся в него, пугала собственная черная ревность. Ко всем.

Днем, стоило какому-нибудь парню взглянуть на Викки или же она сама вступала в разговор с кем-нибудь из посетителей, внутри Джима все будто обрывалось, и он стискивал зубы, боясь сорваться и разбить в лепешку их вонючие хари. И если бы только посетители! Еще было полно работников из других аттракционов. Джим не раз видел, какими жадными глазами они смотрели вслед Викки. Нет, она их к этому не подзуживала — этого только не хватало! Она просто ничего не замечала. Или не обращала внимания, потому что как можно такого не замечать? А вдруг однажды возьмет и обратит? И ей понравится совсем другой парень?

Странным образом эта ее холодность заставила Джима вспомнить мать. Сколько Джим себя помнил, отцовская неприязнь, граничившая с откровенной жестокостью, никогда всерьез не прошибала его, а вот полное равнодушие матери прямо-таки сводило с ума.