Юрий Татаринов - Посланник Аллаха Страница 19

Чудесная Эвелина присела рядом и, подперев кулачком свой тоненький подбородок, вздохнула...

В свете полыхающих огней светлейший вдруг увидел на щечках своей возлюбленной румянец— прогулка и свежий воздух сотворили маленькое чудо. Хану захотелось, чтобы красавица обняла его, ответила лаской на ласку. Но та сохраняла бесстрастие статуи. «Да она просто лед!» — невольно подумал светлейший.

Через минуту он уже грустил: «О, если бы я был моложе!» Чувствуя, что лаской не приблизит ее к себе, он решил повлиять на красавицу иным способом.

— Завтра я открою тебе свои сундуки, — решив подкупить ее, сказал он. — Подарю тебе лучшие наряды!

— Зачем так печетесь обо мне, мой господин? — неожиданно ответила пленница. — Мне не надо подарков!

Этот отказ наконец рассердил светлейшего. Баты-хан понял, что едва ли сумеет растопить равнодушие упрямицы.

— Чего же ты хочешь? — громко и сурово спросил он.

Пленница не ответила. Вопрос оказался неожиданным для нее. Впрочем, она не смела просить о том, чего так желала. Но светлейший догадался, о чем она думала.

— Хочешь, чтобы я отпустил тебя? — спросил он.

Очередное молчание прекрасной Эвелины впервые подарило Баты-хану надежду. Светлейший теперь не сомневался, что пленница не откажется отблагодарить его, а потому начал строить свой карточный домик. Он еще не знал, какие чувства питает к нему красавица, но уже упреждал себя обещанием: «Я покорю ее сердце! Чего бы мне это ни стоило!» Эту мысль родила даже не столько уверенность в себе, не столько привычка побеждать и быть первым, сколько страсть, успевшая укорениться в нем. С какой-то минуты хан уже не сомневался, что пленница полюбит его. «Она будет моей!» — уверенно говорил он себе, словно дело касалось покорения очередной крепости. Безумец, он рассчитывал на силу воли и на разум там, где всякие расчеты были бессмысленны и где следовало скорее уповать на волю провидения. Хан не хотел признавать, что ему не помогут даже горы нарядов, что женское сердце — это такое же таинство, как и таинство мира. Подобная попытка должна была сделать его несчастным. Бедняга предчувствовал сие несчастье, но отступиться уже не мог...

Глава 9. Чан с теплой водой

Потом они вернулись. Разросшееся желание Баты-хана к этому времени уже прорывалось в нетерпение — бедняга трепетал от одного взгляда на пленницу.

Она же по-прежнему будто не замечала его. Сконцентрировавшись на какой-то мысли, она опять выглядела вялой и пассивной.

Как только они вошли в шатер, повелитель взял красавицу на руки и перенес на ложе осторожно, словно драгоценность. Но и на этот порыв пленница не ответила, только воззрилась на хана с ожиданием...

Поведение наложницы наконец взбесило светлейшего. Несчастный сорвал с нее платок, а потом начал снимать и одежды. Оголились тонкие плечи прекрасной Эвелины, ее маленькие груди...

— Ты ведешь себя, как дева в первую ночь после свадьбы! — вскричал хан, надеясь, что, может быть, упрек вызовет у упрямицы какие-то эмоции. — Или ты действительно дева и это не твой ребенок?.. Неужто я так противен тебе?..

Пленница продолжала таращить на него глаза. Помимо ожидания чего-то непредвиденного, взгляд ее выражал страх. Неведомое размышление — может быть, попытка примириться с обстоятельствами и наконец отдаться воле этого человека — продолжало беспокоить ее...

— Ну! — завопил светлейший. — Отвечай!.. Заплачь! Оттолкни меня! Скажи грубость!.. Только не молчи! Не смотри на меня как на пустое место!

Бедняжка наконец пошевелилась. Глаза ее замигали. Она откинула свои роскошные, закрывавшие ей лоб и щеки волосы и, устремив взор в сторону своих вытянутых, как струны, ножек, тихо, с хрипотцой в голосе, ответила:

— Хочу умыться...

— Что? — готовый встретить в штыки любую ее просьбу, вскричал разъяренный хан.

— Мне надо умыться! — повторила чудесная Эвелина уже уверенным голосом. — Прикажите принести чан с теплой водой!

Сбитый с толку, а потому ужасно рассерженный, Баты-хан откинулся на подушки. Добрую минуту после этого длилась тягостная пауза. Наконец светлейший хлопнул в ладоши...

Сейчас же вошел китаец, согнулся в поклоне.

— Чан с теплой водой для несравненной! — приказал повелитель и, выказывая нетерпение, добавил: — И зажгите огонь!

С этой минуты, не сознавая того, он превратился в раба своей возлюбленной. Его сердитое выражение и суровый тон в настоящий момент являлись лишь маской, попыткой обмануть самого себя. На самом же деле он уже начал входить в роль несчастного мужа при властной жене. Этого не случилось бы, если бы он был более недоверчив. Но просьбы пленницы виделись ему естественными и искренними: ее желание вернуть ребенка заставило светлейшего подумать, что прекрасная Эвелина — любящая мать, а ее желание окунуться в чане — что она опрятна. Сердясь лишь по причине своего нетерпения, повелитель в глубине души ликовал. Он готов был признать, что наконец-то нашел свою царицу...

Между тем своими просьбами хитрунья — что, впрочем, следовало простить ей — лишь пыталась отсрочить момент своего падения, старалась узнать, с кем имеет дело. Она не сомневалась в силе своих чар. Изучая характер повелителя, красавица уже теперь, когда положение ее еще было таким хрупким, неопределенным, пыталась заставить этого высочайшего из мужей, этого гения подчиняться ей. Она играла на его страсти. В свою очередь, очарованный ею, хан не понимал, что, потакая просьбам этой женщины, он падает в ее глазах.

Зажгли факелы. Потом внесли высокий деревянный чан в виде ладьи, поставили посреди шатра под круглым вырезом, из которого виднелся клочок звездного неба. И, наконец, принесли две бочки с водой — горячей и холодной, стали наполнять чан...

Когда слуги удалились, прелестная Эвелина, словно подчиняясь воле свыше, стала снимать рубашку. Угадывая взгляд очарованного ее движениями повелителя, она повернулась к нему лицом и, как бы воздавая должное за то, что тот удовлетворил ее просьбу, дала ему какое-то время полюбоваться своими прелестями. Плечи, грудь и бедра ее были слишком худыми. Своей фигурой она походила на подающую надежды тринадцатилетнюю девочку. И только длинные пышные волосы, ясные, чуть выпуклые глаза да еще тонкие, выразительные брови делали ее настоящей царицей.

Светлейший едва успел насладиться чудесным видением — красавица хихикнула и побежала к чану. В грациозном беге ее сквозило желание обольщать. Бедняжка словно пробудилась от сна — теперь ей хотелось игры, движения... Приблизившись к чану, она опять оглянулась. При этом глаза ее выдали радость — теперь она зазывала к себе.