Персия Вулли - Гвиневера. Дитя северной весны Страница 19

Итак, я вскарабкалась на стул, и мама закутала меня в плащ перед тем, как подойти к Нонни и сыну. Убедившись в том, что у них ничего не изменилось, она на цыпочках прошла к выходу.

— Скажи Нонни, чтобы она снова разожгла жаровню, когда малыш проснется, — предупредила она, остановившись в дверях и ухватившись рукой за косяк.

Я не знаю, как долго она простояла так, покачиваясь, прежде чем согнулась пополам и упала на пол.

— Мама! — пронзительно закричала я, забывая о спящих. Мама… мама!

Отец, спотыкаясь, соскочил с кровати, и Нонна, едва держась на ногах, тоже подошла к матери. Заплакал ребенок. Одна из служанок из большого зала бросилась вверх по лестнице, и к тому времени, когда я добралась до порога, где лежала моя мать, там столпилось столько людей, что я не смогла к ней приблизиться.

Ее положили на большую кровать, и Кети провела весь день, снуя туда-сюда между сундуком с травами и кроватью, пробуя все оставшиеся средства, чтобы спасти королеву. Я бегала, исполняя ее поручения, или помогала Нонни с ребенком, который почти постоянно плакал. Отец сидел у жаровни, глядя на женщину, которая была отрадой всей его жизни, и я знала, что он молится богам, которые, как он надеялся, сжалятся над ним. Время от времени он подходил к кровати и сменял Кети, прикладывая холодные тряпки ко лбу жены, но она стонала и металась в забытьи, и он не мог добиться, чтобы она пришла в себя.

Моя мама умерла на рассвете следующего утра, и маленький принц скончался через час следом за ней.

7 БЕЛТЕЙН

Я съежилась в полусне, раскачиваясь взад-вперед и зажав уши руками. Бесконечные причитания Нонни эхом отдавались в моей гудящей голове, как плач, изгоняющий духов.

Больше всего на свете я хотела оказаться в чьих-то теплых, ласковых объятиях, чтобы меня прижимали к себе, защищали и баюкали До тех пор, пока холодный комок в груди не растает и не исчезнет навсегда. Но среди рыдающих женщин и у безмолвного отца, убитого горем, найти утешение было невозможно. Поэтому я тайком прокралась в конюшню, отчаянно пытаясь прогнать мысль о том, что теперь нужно жить без матери.

В соседнем стойле заржал отцовский жеребец, и кто-то ласково потянул меня за руки. Я приоткрыла глаза и увидела присевшую рядом со мной Кети, ее залитое слезами лицо белело в темноте. Я неохотно позволила ей оторвать мои руки от головы.

— Ну, ну, дитя… ты же не можешь весь день прятаться, — проникновенно сказала Кети. И умелыми движениями рук она начала снимать у меня головную боль.

— Мама ведь понарошку умерла, правда? — проскулила я и, когда лекарка кивнула, плотно зажмурила глаза и снова отдалась горю.

— Не надо, еще будет время погоревать, — сказала старуха, обняв меня за плечи и встряхивая с поразительной силой. — Нужно готовиться к Белтейну. Ты должна присутствовать при обрядах, девочка… нет другого выбора, надо выполнить ритуал.

— Ритуал! — Это слово лишило меня последнего самообладания, и я уставилась на нее, внезапно ощутив полную пустоту внутри. Воображение рисовало мне ужасные картины котла, жреца и неясные фигуры, совершающие отвратительное жертвоприношение. — Какой ритуал?

— Что ты спрашиваешь? Нужно разжигать праздничный костер. Ты же знаешь, никто не может уклониться от обряда Белтейна, иначе боги не дадут нам огня, весны и хорошего урожая грядущим летом.

— А мама? — спросила я, отгоняя подальше мысль о традиционном Празднике костров. — Что будет с мамой?

— Ее похоронят завтра, после майского танца вокруг шеста. Люди взяли колоду и выдолбили ее, как поступали в старые времена, потому что делать хороший гроб нет времени.

Я кивнула, с тоской подумав о том, что это по крайней мере не холодная каменная гробница, подобная тем, что находятся на римском кладбище в Карлайле.

— Мы должны идти, — настаивала моя утешительница.

Голова болела меньше, но я отпрянула, по-прежнему не желая расставаться с безопасной конюшней.

— Уже поздно, дитя… день почти прошел, и пора помочь Гледис. — Уговоры Кети стали настойчивыми. — Гледис нужна твоя помощь… и отцу тоже.

Откуда-то издалека до меня донесся шепот матери. «Как бы тяжело тебе ни было…»

Судорожно вздохнув, я молча кивнула.

В зале устало передвигались люди, негромко переговариваясь, а с верхнего этажа доносились негромкие стенания.

Никто, казалось, не заметил, что дождь прекратился, хотя входная дверь была открытой, вода внутрь не затекала. Сейчас природа предоставила возможность плакать живущим в доме.

Люди тихо обменивались сообщениями; да, дрова для праздничного костра готовы и хорошо уложены; нет, жрец еще не вернулся из поездки в святилище; и, возможно, похороны королевы по старому обычаю более уместны, чем сожжение ее тела на ритуальном костре, как предложил кто-то.

От этих слов я вздрогнула, плечи дернулись при мысли о языках пламени, лижущих тело матери. Кети положила руку мне на шею и нежно подтолкнула в сторону кухни, где у очага уже трудилась Гледис.

В прошлом мы, дети, превращали в игру обряд тушения огней, дающих жизнь, выискивая каждую искорку в очаге или жаровне, светильнике или факеле. Вместе с этой игрой приходила уверенность в том, что все другие народы, живущие между двух рек, делают то же самое, и мы тянулись за Гледис, как цыплята за курицей, разбрасывая золу с дурашливой серьезностью.

Но сегодня все делалось совершенно серьезно, потому что даже единственный уголек, спрятавшийся в углу очага, не даст разгореться костру, а именно в этот год больше, чем когда бы то ни было, нам нужен этот знак благословения богов. Я боялась даже думать о том, что произойдет, если останется хоть один крошечный уголек, и молча просеивала каждую горсть золы сквозь пальцы, чтобы не пропустить ни малейшего признака тепла.

Потом я поднялась наверх, туда, где мы спали, и на меня обрушилась Нонни с душераздирающими рыданиями, гладя меня по волосам и причитая так, будто это я была ее любимицей, вернувшейся к жизни; я смотрела на нее сухими глазами, оцепенев и не находя слов, и она стала суетливо собирать наши плащи, потому что дорога до священной рощи будет холодной и сырой и нам понадобится теплая одежда.

Потом она куда-то вышла, и я медленно подошла к кровати, где лежали мама и ребенок. Казалось, они спят, спокойно и безмятежно, и я вдруг подумала, что смогу прикосновением разбудить их. Но мои пальцы наткнулись только на холодные недвижимые тела, и я со вздохом отдернула руку, когда вернулась Нонни.

— Ну, ну, моя лапочка. Вот удобная одежда, в ней ты не промокнешь, если кто-то перенесет тебя через реку.