Джойс Майерс - Искушение Страница 19

– Я не слишком религиозен, мисс Райт. Для спасения душ я буду строить дома, чтобы переселить людей из этих ужасных трущоб, дурацких многоэтажек и лачуг.

– Тогда ваш путь лежит не в миссии и церкви, а в строительную организацию, мистер Агнелли. Там вы сможете приложить свои знания и умения, если они у вас есть. Сейчас в Бруклине строят современные образцовые дома с внутренним двориком, музыкальным павильоном, детскими площадками, участком для сушки белья. Там будут даже звонки для каждой квартиры…

– Я неплохой плотник и каменщик. Я собирался поработать там, если не уеду в Калифорнию. Я собирался послужить Бахусу, римскому богу виноградарства, – шутливо пояснил Габриель. В его глазах горели насмешливые огоньки. Глэдис Райт неодобрительно прищурила глаза. Она пробормотала что-то о радикалах, реформаторах и сдержанности. Дженни заметила, что остальные леди бросали на Агнелли восхищенные взгляды. Его улыбка покоряла всех, особенно женщин.

– Спасибо за помощь, мисс Райт, – сказала Дженни. – Спасибо за все… и чао, София… Медея. Ингри, радость моя, будь хорошей девочкой, пока меня не будет дома. – Она еще не успела договорить, как Габриель обнял ее за талию и потянул по улице прочь от изумленных женщин.

– Эти леди ужасны, правда? – спросил Рокко, догоняя их, когда они вылетели из-за угла и пробежали мимо него. – Учат измученных работой женщин соблюдать чистоту, когда им приходится беречь каждую каплю воды, которую они носят ведрами на пятый или шестой этаж. И они еще смеют поучать их! Поедем в подземке, да, Гейб?

– Конечно. Почему нет? – Габриель, у которого поднялось настроение, весело рассмеялся. – Сегодня – наш день.

– По пять центов с каждого, если не час пик, – Дженни тоже смеялась. Она сняла шляпку, чтобы ее не сдуло ветром. – А если час пик, то семь центов. Такие… огромные расходы Габриель, подожди… остановись, пожалуйста! Я не могу одновременно бежать и смеяться. Мне понравилась мисс Райт, но я рада, что мы сбежали от остальных доброжелательных леди. Я понимаю, у них наилучшие намерения, но я чувствую себя, как школьница, прогуливающая занятия. Послушайте! Музыка играет.

– В следующем квартале живет шарманщик. Пошли посмотрим, – предложил Рокко. По шумной улице они направились ко Второй авеню, ориентируясь по манящим веселым звукам музыки. Пробираясь по запруженным народом тротуарам, мимо магазинчиков и лавочек, ручных тележек и бочек, стоящих на краю возле мостовой, они вышли на перекресток, где еврейский квартал и рынок сливались с итальянским. Габриель шел впереди, беспрестанно оглядываясь на Дженни. Она жадно вдыхала острые запахи специй и сыров, лежавших на прилавках, впитывала яркие краски, развешенной на плечиках одежды. Стоял первый теплый весенний день. В домах окна были открыты; на пожарных лестницах проветривались одеяла и одежда, над улицей между домами – протянуты веревки с выстиранным бельем.

В повозках, пересыпанных колотым льдом, лежали огромные рыбы и угри, совсем недавно выловленные в Ист-Ривер. Лед таял, и сверкающие ручейки бежали по сточным желобам. Повсюду висели связки каштанов, сушеных грибов, бурдюки с маслом и жиром. Быстро расхватывались битые яйца или отдельно белки яиц, куриные крылышки, потроха, плохо ощипанные тушки гусей. Напротив развевались вешалки с поношенными мужскими костюмами за доллар и широкими, новыми, мягкими шляпами за двадцать пять центов. На керосинке варили сосиски. Старая русская женщина терла хрен, сидя рядом с престарелым белобородым итальянцем-точильщиком ножей. Для большей сохранности старички привязали свои станки цепями к худосочным городским деревьям. Слышалось бормотание перепачканного сажей углекопа, продавшего плоды своего тяжкого труда по сорок центов за баррель.[11]

– Вот представитель редкой исчезающей профессии, – Габриель с уважением смотрел на смуглолицего мужчину с усталыми голубыми глазами. – Углежоги интересуют меня с детства. У них странная жизнь. Обычно углежог живет в лесу один, как дикий зверь, рядом с грудой тлеющих дров. Он должен непрерывно следить за огнем, поддерживать его, чтобы дрова не вспыхнули и не сгорели дотла. В этом случае его тяжелая работа превратится в дым, а не в уголь. Если окруженный насыпью костер равен по окружности двадцати-тридцати футам, обжигать древесину приходится около месяца. Человек становится частью костра: внимательный, как любовник, он всегда рядом, спит урывками, никогда не моется…

Дженни взволновала страстная речь Габриеля.

– Тебя привлекает такая жизнь? – спросила она.

– У них нет будущего, – отозвался тот угрюмо.

– Лучше всего чистить зубы угольным порошком, – Рокко широко улыбнулся. – Чудно, когда у тебя черный рот. Потом полощешь рот водой, и зубы становятся белыми, как снег, а дыхание свежим. И еще угольный порошок помогает при расстройстве желудка. От него много пользы.

– Этот город радует меня – сказала Дженни оживленно, и… ошеломляет… Здесь кипит жизнь! – Вокруг раздавались крики чистильщиков обуви, продавцов газет, уличных торговцев. Шумно торговались за каждый пенни покупатели.

– Здесь интереснее, чем дома на масленицу, или на ярмарке, или даже в базарный день. Какое великолепное зрелище – висящие в воздухе рельсы!

– Будь уверена, здесь не так, как в Айове, cara, – Габриель обнял девушку за талию и повел сквозь толпу. Рокко едва успел увернуться от корзины с апельсинами, раскачивающейся на коромысле проходящего мимо разносчика фруктов.

– Большинство из этих людей нашли в себе силы и мужество приехать сюда в поисках лучшей доли. Даже если им не посчастливится, их дети будут жить лучше, счастливее своих родителей.

– Я верю в это, Габриель, – Дженни на мгновение задумалась, – здесь всем будет лучше.

Он рассмеялся.

– Нет, не всем… только некоторым. Ах, милая Дженни, ты – удивительная оптимистка. Надеюсь, над твоим окном всегда будут петь синие птицы.

Когда они проходили под подвесной дорогой, по булыжной мостовой, перед ними скользили их длинные тени. Вдруг в шаге от них появилась и замерла еще одна тень. Потом она сделала несколько быстрых движений, будто танцевала джигу.

– Джоко Флинн! – Дженни резко повернулась. – С вами все в порядке? Я слышала от Габриеля, что у вас были неприятности после того, как вы похитили мою Ингри. Я должна бы возненавидеть вас за то, что вы заставили меня пережить ужасные минуты! Но кажется, вы сейчас в трудном положении.

Небритые щеки Джоко ввалились, грязные волосы были спутаны. Он беспокойно озирался по сторонам. Круглые, темные глаза смотрели устало, настороженно. Выражение его глаз напомнило Дженни об одиноком, умирающем от голода волке, пробравшемся в их амбар однажды суровой зимой. Зверь слабо рычал на перепуганного, громко блеющего, мечущегося от страха козла. Прежде чем отец проколол волка вилами, Дженни прочла в его глазах мольбу о пощаде. В амбар его привели инстинкт и чувство самосохранения. Ей хотелось отпустить бедное животное. «Возможно, – подумала она, – мне пришлось бы когда-нибудь раскаяться в своем поступке». Дженни никогда не забудет предсмертный крик волка.