Николай Гейнце - Тайна любви Страница 19

Они приписывали это научным занятиям, так как знали, что доктор Караулов временно занял место полкового врача и готовится к докторскому экзамену.

Причиной мизантропий доктора было, однако, далеко не это обстоятельство.

Он любил, любил безнадежно и упорно растравлять уединением свою сердечную рану, не желая умышленно ее залечить.

Как ни может это показаться странным, но этот серьезный человек, весь преданный науке, любил молодую девушку, с которой не сказал ни одного слова и с которой даже не был знаком.

Это случилось, когда он был на предпоследнем курсе академии, во время рождественских каникул.

Он жил близ академии, занимая комнату в одном из домов Нижегородской улицы, рядом с домом купчихи Зуевой.

Однажды, вышедши из дому утром, он пробирался в академию, чтобы заняться в химической лаборатории интересовавшей его работой.

У ворот дома Зуевой он принужден был остановиться, так как со двора выехала карета, одно из стекол которой было спущено, и из нее глядела восхитительная брюнетка, с лучистыми голубыми глазами, рядом же с ней сидела почтенная дама.

Хорошенькая незнакомка, по-видимому девочка-подросток, остановила, быть может, невзначай, свой взгляд на Караулове, и ее глаза встретились с его глазами.

Карета проехала, а Федор Дмитриевич продолжал стоять, как вкопанный.

Голова его кружилась, из нее вылетели результаты последних химических вычислений, о которых он думал, спеша в лабораторию для окончания начатых работ.

Два чудных лучистых глаза, прелестный овал лица, обрамленный черными как смоль волосами, изящный носик, розовые губки, все это продолжало стоять перед его духовным взором.

С тех пор он не мог забыть этого взгляда и этого лица.

Однако он опомнился и отправился в лабораторию, но в этот день работа у него не клеилась и он во избежание порчи работы ушел из лаборатории раньше назначенного им самим себе времени.

Целый день он провел в каком-то тумане и даже несколько раз выходил из дома и довольно долго прогуливался около дома Зуевой, искоса поглядывая на окна, но очаровательной незнакомки не видал.

Он самого себя стыдил в этом ребячестве, но остальные дни какая-то непреодолимая сила тянула его к заветному особняку.

Несколько раз он видел обворожившую его девушку, но она ни разу даже не посмотрела в его сторону, но одна минута созерцания милой девушки уже доставляла ему необычайное наслаждение.

Рождественские каникулы окончились, и чудное видение исчезло с Нижегородской улицы.

Случай помог ему узнать имя, отчество и фамилию прелестной незнакомки.

Ему сообщила их его квартирная хозяйка, знаменитая между студентами-медиками, Антиповна.

Это была старуха лет шестидесяти, в течение тридцати лет жившая на Нижегородской улице и отдававшая комнаты «с мебелью, под студентов», как она сама объясняла свою профессию.

Все петербургские врачи знали и помнили Антиповну и много «светил медицинского мира» были ее жильцами.

Старушка отличалась крепким здоровьем и не могла запомнить, чтобы она когда-либо хворала.

— Докторами-то у меня, матушка, знакомыми хоть пруд пруди, может от этого… Лечись — не хочу, вот хворь-то и боится ко мне приступить… — своеобразно объяснила она знакомым свое постоянное здоровье.

Всех живущих по соседству Антиповна знала вдоль и поперек и могла рассказать о них всю подноготную.

Дня через два после первой встречи Караулова с поразившей так неожиданно его сердце девушкой, Антиповна, подавая самовар, видимо, Под впечатлением только что виденного, заметила:

— И красавица же выросла племянница Зуихи; сейчас, в булочную как бегала, видела, в карете она куда-то с теткой покатила…

Обыкновенно, Федор Дмитриевич избегал расспрашивать словоохотливую старуху, которая готова была говорить по целым часам, и при малейшем поощрении ее было даже трудно остановить, но на этот раз сердце подсказало ему, что Антиповна говорила именно об интересующей его девушке.

— Какая племянница, какой Зуихи? — деланно небрежным тоном спросил он.

— А рядом с нашим-то дом богачихи-купчихи… Ольги Ивановны Зуевой… миллионерша…

Последнее слово Антиповна выговорила почти молитвенно.

Караулов молча ожидал продолжения.

— Так у ней племянница, Конкордия Васильевна Батищева, в павловский институт на выучку отдана, на праздник, видно, к тетке погостить приехала сейчас, говорю, встретила, красоты неописанной.

Сердце Федора Дмитриевича окончательно упало.

— Это она! — мелькнуло в его уме.

— Тоже богачиха страсть, одна у тетки племянница, больше и родных у старухи нет, да у самой девушки-то, сказывают, капитал в два миллиона… Ишь прорва денег-то, прости Господи, не выговоришь…

— Да, большое богатство… — заметил Караулов.

— И какое еще большое богатство, Федор Дмитриевич, большущее. Ну и сбудется, кажись, старухина-то затея… С деньгами чего нельзя… Все можно…

— Какая затея? — спросил Федор Дмитриевич.

— Чуть не принцу заморскому племянницу-то свою готовит. За князя или графа, а не за иного прочего отдам, говорит… И отдаст… Попомните мое слово, отдаст… Ничего, что из купеческого рода… В лучшем виде в графини или княгини выйдет, потому что ныне князьям-то да графам, почитай, многим есть нечего… А тут деньжищ, ишь, уйма какая… Не пересчитать иному князю или графу.

Федор Дмитриевич Караулов сидел в глубокой задумчивости.

Эти слова старухи Антиповны, продолжавшей еще словами сыпать как орехами, отнимали у него последнюю надежду, открывали между ним и любимой девушкой целую пропасть.

Ему нечего было и искать знакомства, так как красавица-миллионерша и он — бедный студент — два полюса.

— В этом году ученье кончает… — продолжала между тем тараторить Антиповна. — Поживем увидим, какой такой заморский принц выищется… Налетят, чай, на деньги-то, как коршуны на падаль, и, попомните мое слово, протрет будущий муженек глаза денежкам и отцовским, и теткиным… На это их взять, сиятельных…

Такая враждебность «к титулованным» в Антиповне имела свои причины: единственный жилец, который прожил у нее довольно долго и уехал, не заплатив значительную, по крайней мере для нее, сумму, был какой-то захудалый князь.

Наконец старуха была позвана кем-то из постояльцев и вышла из комнаты Караулова.

XI. Письмо

Умом, рассудком Федор Дмитриевич хорошо понимал все безумие своего увлечения, а между тем сердце его не подчинялось рассуждениям и продолжало трепетно биться, а чудный образ виденной им девушки неотступно стоял перед его глазами.