Барбара Картленд - Невинная обманщица Страница 19

Гости сели за стол, украшенный букетиками орхидей. Графиня придвинулась к маркизу чуть ближе, чем разрешали приличия, положила ему на рукав руку с тонкими, длинными пальцами и ласково сказала интимным полушепотом:

— Милый Бекиндон, как прекрасно, что мы хоть на время заполучили вас целиком в свое распоряжение. Завтра, когда съедутся остальные гости, я буду ревновать, как пантера.

— Надеюсь, вы не хотите сказать, что я могу забыть про вас, — галантно возразил маркиз.

— Я просто не позволю о себе забыть, — произнесла графиня со страстными придыханиями после каждого слова.

Маркиз встретил эту даму в Париже. Она была остроумна, забавна и совершенно ненасытна в постели.

После победы над Наполеоном все ограничения и запреты, действовавшие в военное время, стремительно уходили в прошлое. Жизнь возвращалась в прежнее русло. Казалось, Париж жаждал наверстать упущенное. Если человек хотел развлечься, к его услугам были любые развлечения.

А маркиз как раз стремился развлекаться, чтобы забыть о лишениях, которых потребовала от него война.

Иветт позаботилась, чтобы он находил утешение в ее близости. Она всегда была рядом, соперничая в готовности явиться по первому зову с его ординарцем. Невозможно было ее оттолкнуть. Графиня прилагала все усилия, чтобы оставаться желанной. У нее были далеко идущие цели, и ради их достижения она готова была на все; на лесть, на ложь, на интриги. Впрочем, пока ей не было нужды злоупотреблять этими средствами.

Иветт была вдовой. Ее муж был убит в 1814 году, за год до отречения и ссылки Наполеона на остров Эльба. Он пал в битве под Лейпцигом.

Иветт то и дело напоминала мужу, что происходит из старинного аристократического семейства, однако после того как Наполеон пришел к власти, граф был вынужден служить «корсиканскому чудовищу».

— Если бы Анри был жив, он бы искренне порадовался победе англичан, — неустанно повторяла она. По какой-то таинственной логике из ее слов следовало, что «бедный Анри» был бы несказанно рад, что теперешний любовник его жены отличился в разгроме той армии, в которой он, «бедный Анри», служил.

Брат Иветт, граф, заверял, что именно так все и было бы. Со слезами в голосе он рассказывал, как им с сестрой чудом удалось спастись от гильотины.

— А вот имения наши пропали, — обычно заканчивал он свое горестное повествование, нервно постукивая костяшками пальцев по краю стола.

Маркиз из деликатности предпочитал не расспрашивать, где были эти имения.

— Теперь истинный французский аристократ может жить только в Англии, — с убеждением заявлял граф. — Как бы Иветт хотелось поселиться на вашей родине! Какой героический народ! Какие традиции! Какие непоколебимые понятия о чести!

С чувством произнося подобные тирады, граф то и дело посматривал на маркиза. Его взгляд лучше слов выражал надежду, что желание Иветт в скором времени осуществится.

Однако маркиз, со студенческих лет привыкший к домогательствам женщин, желавших выйти за него замуж, слушал эти излияния вполуха.

Неудивительно, что маркиз Бекиндон пользовался успехом у дам еще в юности, когда не носил столь высокого титула. Он был единственным наследником, и многие прелестницы мечтали заблаговременно, до кончины его отца, приобщиться к богатству и власти семейства Бекиндон. Почему-то каждая полагала, что ее истинные корыстные намерения останутся для молодого человека тайной. Однако маркиз рано понял, что к чему, не желал попадать в чужие сети и всегда оставался начеку.

Когда его отец, граф Бекиндон, умер, сын, впоследствии маркиз, воевал в Португалии. В то время его более всего занимало, как сохранить жизнь вверенным ему солдатам и себе самому. Мысль об унаследованном титуле и богатстве оставалась где-то на втором плане или во втором эшелоне, как сказал бы военный.

Несмотря на это, он все же заметил, вернувшись с военной кампании, что количество карточек с приглашениями, всегда доставляемых ему во время завтрака на специальном подносе, теперь утроилось.

Странно, что этот человек, так щедро одаренный судьбой, никогда не был влюблен. Временами он был заинтригован, временами — увлечен, но к влюбленности это не имело никакого отношения. Во всяком случае, никакая женщина не вызывала у него желания разделить с ней остаток дней.

Иветт еще в Париже ясно дала ему понять, что намерена стать английской графиней. А теперь, с возвышением маркиза, ее притязания выросли: она хотела быть маркизой Бекиндон.

Как раз теперь маркиз окончательно решил, что настойчивость этой дамы стала для него обременительной. Он пообещал себе, что, вернувшись в Лондон, прекратит с ней всякие отношения. По правде говоря, он досадовал, что пригласил французов в свое имение.

«Как я мог проявить такое малодушие? — рассуждал он, — Надо же было рассказывать им о доме, о лошадях, о картинах! Глупец! Ну ничего, максимум неделя, и графиня с братцем могут искать себе новую жертву».

Он в какой-то степени был благодарен Иветт и ее брату за дружбу, выказанную ему на чужбине. Но теперь, когда война окончилась и настало время устраиваться на родине, маркиз ощутил пропасть, разделявшую его с этими людьми. Теперь его долг состоял в том, чтобы объехать семейные владения, повидаться с родственниками, восстановить отношения с людьми, которых он знал с детства. Более того, его ждала светская жизнь в самом высоком обществе. Принц-регент дал ему понять, что всегда будет рад принимать его у себя в Карлтон-хаузе.

А прошлой ночью Иветт была еще настойчивее и ненасытнее, чем всегда. Маркиз, несколько утомленный длительным переездом из Лондона, принял окончательное решение. Вернувшись в столицу, он купит ей в подарок изумрудный гарнитур, в тон ее глазам, и поставит точку в их затянувшихся отношениях.

Иветт, по-видимому, не чувствуя нависшей над ней опасности, страстно нашептывала:

— Надеюсь, у нас найдется немного времени только для нас двоих завтра утром, пока не приедут ваши гости.

— Разумеется, найдется, — рассеянно заметил маркиз. — Я хотел бы знать, чем вы предпочитаете заняться. В имении, да и в самом замке осталось много интересных мест, которые я не успел вам показать. А мои лошади будут только рады отвезти нашу маленькую компанию куда вам будет угодно.

Иветт призывно улыбнулась, давая понять, что в ее желаниях лошади отнюдь не фигурировали.

Теперь, как никогда, маркиз убедился, что эта дама абсолютно не подходит для жизни в сельской местности. Лучше было бы ограничиться приемом в своем лондонском дворце, а не привозить этих, в сущности, чуждых ему людей в отчий дом.

Доббинс расставлял перед гостями паштет. Маркиз достал меню из специальной золотой подставки, украшенной его фамильным гербом. Прочитав его, он сказал Иветт: