Барбара Картленд - Нерушимые чары Страница 19

— Слушаюсь, милорд!

Пока маркиз беседовал с капитаном, невысокий человек, оказавшийся, как она позднее узнала, камердинером маркиза, попросил ее сойти вниз.

Рокуэйна последовала за ним и оказалась в большой, очень комфортабельной каюте, где один из ее чемоданов уже лежал открытым и отчасти распакованным.

Рокуэйна увидела, что рядом с ночной сорочкой лежит вечернее платье.

— Я полагал, что после дороги, — сказал камердинер, — ваша милость захочет принять ванну.

— Большое спасибо. — Она действительно мечтала о ванне и понимала, что на яхте ванна — большая роскошь.

Она догадывалась, что ей отвели хозяйскую каюту, и только тут ей пришло в голову, что, возможно, маркиз намеревается делить эту каюту с ней.

Рокуэйна, естественно, не испытывала ни малейшего желания быть в каюте вместе с ним и со страхом подумала, что близится минута, когда она должна будет сказать маркизу всю правду.

Рокуэйна намеренно задержалась в ванне, полагая, что лучше будет, если маркиз все узнает, когда они уже будут в открытом море, тогда по крайней мере он не сможет отправить ее на берег.

Она услышала грохот якорной цепи и поняла, что они вышли из гавани. Так как яхта принадлежала маркизу, было вполне логично предположить, что она может развить большую скорость.

Когда девушка вернулась из ванной и увидела на постели ночную сорочку, она неожиданно почувствовала головокружение от нервного переутомления.

Она не спала предыдущую ночь, а теперь голова раскалывалась от морской качки.

«Отдохну хотя бы несколько минут», — сказала она себе.

Койка была удивительно удобной, а подушка показалась легким пушистым облачком, в которое она погрузилась и все забыла…

Сидя в постели, Рокуэйна спросила:

— Мы пересекли Ла-Манш?

— Именно так, миледи. Его милость приветствует вас и просит передать, что, если вы не возражаете, он хотел бы выехать через час.

Камердинер уже шел к дверям и на ходу добавил:

— Сейчас принесу вашей милости завтрак. Должно быть, стюард ждал за дверью, так как камердинер тут же вернулся и поставил поднос с едой около постели.

Посмотрев на еду, Рокуэйна почувствовала, что проголодалась. Ей стало интересно, что подумал маркиз, когда она накануне не пришла ужинать с ним и проспала всю ночь.

Завтракая, она думала о том, что в этот день, наверное, продолжится такая же гонка, как и вчера.

Как бы то ни было, она знала: маркиз не захочет откладывать отъезд в Париж из-за долгой беседы с ней, которая будет неизбежна, если он узнает, что она не Кэролайн.

«Лучше признаться во всем, когда мы приедем в Париж», — думала она.

Девушка оказалась права, предположив, что гонка будет продолжаться: когда она вышла на палубу, маркиз уже ждал на пристани в фаэтоне.

Она еще не знала, что лошадей и грумов он послал сюда загодя и что их багаж был отправлен в Париж сразу же по прибытии в порт.

Чемодан, находившийся в ее каюте, забрали накануне так тихо, что она не проснулась, а камердинер приготовил ей платье, в котором она ехала в первый день.

Кроме того, он оставил ей шифоновый шарф.

— Я посчитал, что он понадобится вашей милости, — сказал он. — Дороги во Франции еще более пыльные, чем наши, а погода сейчас ветреная.

Рокуэйна поблагодарила его и прикрепила шарф к шляпке, подвязав его у подбородка. Таким образом, ее лицо было скрыто от взглядов маркиза еще лучше, чем накануне, и она подумала, как пока все складывается удачно.

Иногда ей казалось, что все происходящее это не реальность, а какой-то странный сон, но обручальное кольцо на руке говорило об обратном.

Миновав извилистые дороги в окрестностях Кале, они выехали на прямую дорогу, ведущую в Париж.

Первые два часа кони неслись словно ветер.

Потом происходила такая же смена лошадей, что и накануне.

В полдень был легкий обед, с которым маркиз расправился еще до того, как Рокуэйна сошла вниз. На почтовых станциях, где они меняли лошадей, подавали шампанское и восхитительную булочку или пирожное, которое таяло во рту.

Когда они добрались до пригорода Парижа и Рокуэйна увидела первые высокие дома с серыми жалюзи, девушка поняла, как она устала.

Рокуэйна решила, что сегодняшний вечер не годится для признания и разговора. Она так устала, что даже не могла бы найти нужных слов, и, пожалуй, если бы маркиз рассердился, она просто разрыдалась бы.

«Нет, сегодня я не скажу ему ничего, потому что он бессердечный человек. Ведь он мог бы по крайней мере притвориться, что питает хоть симпатию к той женщине, с которой связал свою жизнь. Но нет, все было сделано в спешке, в высшей степени оскорбительно. Разве можно быть таким бесчеловечным, эгоистичным и поистине жестоким?» — думала Рокуэйна.

Девушка исполнилась решимости высказать ему все, если он будет обвинять ее в обмане.

Но только не сегодня. В этот день ее нервы не выдержат.

Они ехали по узким извилистым улочкам, затем по более широким, и девушка поняла, что центр города близко.

Маркиз остановил фаэтон во дворе шикарного особняка, какого ей еще не приходилось видеть, вынул из кармана жилета золотые часы и удовлетворенно сказал:

— Одиннадцать часов десять минут! Каким-то чужим голосом, оттого что у нее пересохло во рту, девушка из любопытства спросила:

— А каков рекорд?

— Двенадцать часов!

Было ясно, что он весьма доволен собой. Выйдя из фаэтона, Рокуэйна почувствовала, что ноги ее не держат.

В холле ее приветствовал слуга в роскошной ливрее. Она догадалась, что это придворный камердинер.

Он повел ее по изящной лестнице с золочеными резными перилами, затем по коридору, стены которого были увешаны прекрасными картинами, и, наконец, открыл перед ней дверь в комнату, которая, по всей вероятности, была спальней.

— Это собственный дом маркиза? — спросила она.

— Его милость приобрел его три года назад у герцога де Гревиля, мадам, — сказал камердинер, — и теперь мы имеем честь служить милорду.

Опочивальня выглядела очень романтично: расписной потолок, верхняя часть стен — в золотисто-белых обоях, нижняя обита панелями, задрапированными шелковой тканью голубого цвета.

Рокуэйна решила, что это прекрасный фон для ее светлых волос.

В алькове спальни, под шелковым балдахином, размещалась огромная кровать с золоченой резьбой. Однако Рокуэйна так устала, что заснула бы сейчас не только на таком ложе, но и в стогу сена.

— Это ваша femme de chambre, Madame[3], — сказал придворный камердинер.

Молодая женщина, которая развешивала в шкафу платья Кэролайн, повернулась и сделала реверанс.

— Ее зовут Мари, — продолжал он, — и я надеюсь, ваша милость будет ею довольна.