Патриция Хэган - Полуночная роза Страница 19

— Это не относится к делу, — прошептала она, потрясенная последними словами мужа. Опять он швырнул ей в лицо эту угрозу. Увы, она слышала ее и раньше, когда он напивался в стельку. В этом состоянии из него так и лезла подлость, его буквально распирало от желания ранить человека как можно больнее. Он никогда не беспокоился о том, какие страдания причиняли ей подобные напоминания.

— Знай свое место, женщина! — закричал он, выворачивая верхнюю губу и скаля зубы. — Чтобы я больше не слышал ничего подобного! — Он презрительно посмотрел на нее. — Если еще повторятся такие выходки, я приму меры. Предупреждаю тебя, окороти свою дочь, прежде чем я сам не взялся за нее! Не то я сам позабочусь о ее муже. И постараюсь, чтобы при этом и мы не выглядели дураками.

Арлин знала, что он не переносил ее плача, но уже не могла сдержаться. Опустив голову и закрыв лицо руками, она вытирала слезы.

В приступе бешенства он схватил Арлин за волосы и отдернул ей голову назад, заставив смотреть ему в глаза.

— За эти годы ты превратила мою жизнь в ад. Ты понимаешь это? Ты хитростью женила меня на себе. Напустила на меня колдовство. Превратила в безумца, умирающего от желания. Ты одурманила мой разум настолько, что я не передумал жениться даже после твоего признания. Твое время прошло. Я вышел из-под твоих чар. И если ты не исправишься, будет плохо. Не научишься помалкивать и будешь вести себя так же, как твоя сопливая дочь, я сделаю с тобой то же, что с рабами. Ты знаешь, как я поступаю, когда мне надоедает цацкаться с ними. Ты поняла? А теперь убирайся отсюда. Я не выношу твоего нытья!

После этой пространной тирады он наконец отпустил ее голову.

Арлин поспешила в дом и заперлась в комнате, где обычно занималась рукоделием. Она опустилась на пол, чтобы дать выход морю слез. В тысячный раз она взывала к Богу. В тысячный раз она корила себя. Зачем она доверилась Закери много лет назад? Зачем в минуту слабости рассказала ему, что в ней течет негритянская кровь? Да, ее бабушка по линии матери была негритянкой, но она сама никогда ни у кого не вызывала подозрений. Все считали ее белой. Она добивалась этого при помощи отбеливающего средства. В свое время мать научила ее готовить этот чудесный отвар, а она, в свою очередь, приучила дочь регулярно пользоваться им. Эрин даже отдаленно не должна была напоминать мулатку.

Это было непростительной глупостью позволить себе откровенничать с таким человеком, как Закери. С ее обожаемым Джекобом данный вопрос никогда не вставал. Первый муж любил ее так сильно, что его не волновал ни цвет кожи ее предков, ни оттенок ее собственной. Вряд ли он разлюбил бы ее, если б кожа у нее вдруг оказалась зеленой!

Она верила Закери, когда он клялся ей в вечной любви. По наивности она считала, что у них будет не менее счастливый брак, и поведала ему свою тайну. Тогда он сказал, что «это не имеет значения». Позже, когда его жар порядком поостыл, она увидела, что на самом деле «это» имело значение, и еще какое. Ей было очень больно.

Случались особенно тяжелые дни, когда он напивался и начинал приставать к ней. Она всеми фибрами ощущала, как он ненавидит ее. Он обвинял ее в том, что она заманила его в ловушку — насильно женила на себе и довела до такого помешательства, что он уступил ей. В такие минуты в нем вспыхивала злоба, желание причинять ей боль. Он заставлял ее совершать самые унизительные действия, которые только мог придумать. Потом, протрезвев, просил у нее прощения, плакал и клялся в любви. Но это было много лет назад. Теперь угрызения совести не мучили его, каким бы грубым и жестоким он ни был.

Она прозрела слишком поздно.

Перечеркнув свою личную жизнь, Арлин была полна решимости посвятить себя дочери. Эрин не должна…страдать из-за ее ошибок. Она стремилась оградить ее от всех невзгод, любой ценой, даже если для этого нужно полностью подчиниться Закери. Он знал это и играл на ее материнских чувствах. Они давали ему власть над ней. У него не возникало сомнений, что ради дочери она стерпит все, Когда у нее случился выкидыш, он не скрывал радости, сказав, что не хочет иметь ребенка-мулата. Ни тогда, ни потом он не знал всей правды. Арлин не призналась, что побывала у повивальной бабки. Только Роза была в курсе всего. Она-то и отвела ее к пожилой негритянке, помогавшей попавшим в беду чернокожим девушкам, когда те не хотели рожать детей от своих белых хозяев.

Шло время, и с каждым годом Арлин становилась все несчастнее. Она жила в постоянном страхе. В один прекрасный день в пьяном раже Закери мог обо всем рассказать Эрин. Хотя он клялся никогда этого не делать, верить ему она не могла. Вряд ли он вообще способен держать свое слово. Сама же она не хотела говорить дочери правду. Эрин могла повторить ее ошибку и впоследствии жестоко поплатиться за это. Поэтому она была уверена, что человек, за которого ее дочь выйдет замуж, не должен знать их семейной тайны.

Арлин понимала, почему Закери до сих пор не привел в исполнение свою угрозу. У него была единственная причина для этого — ему нравилось держать меч над ее головой. Видимо, он хотел продлить это удовольствие. Однажды она в лоб спросила его, почему он не разводится с ней, ведь он больше не любит ее и не скрывает своей ненависти и презрения. Вместо прямого ответа он начал глумиться над ней. «Потому что ты моя собственность, Арлин, — насмехался он. — Такая же собственность, как остальные чернокожие. Я буду держать тебя столько, сколько будет угодно моей душе. А когда надоест, я продам тебя. Так же, как продаю их. Помни об этом и не доставляй мне хлопот!»

В то время она не принимала всерьез его слов. В конце концов, никому в голову не приходило думать о черной крови в ее жилах. Кожа у нее была не более смугла, чем у кавказцев. Поэтому она не боялась его разоблачения. Просто старалась не попадаться ему на глаза и не провоцировать подобных разговоров, когда он был пьян. И действительно, в трезвом состоянии он не мучил ее.

Потом произошел тот непонятный случай с дочерью. Эрин была в состоянии, близком к истерике, и умоляла отправить ее к тетке в Атланту. Арлин неохотно согласилась. С той поры она заполняла свои одинокие будни церковью и благотворительностью. За добрые дела судьба наградила ее знакомством со множеством достойных людей, хотя у нее всегда оставалось болезненное сознание относительности их дружбы. Она не приблизилась к обществу настолько, чтобы оно признало ее мужа.

И вот настало совсем ужасное время. Она надорвалась. И медленно умирала.

Скоро все страдания кончатся, утешала она себя, корчась на полу. «Ну пожалуйста, — молила она Бога, — продли мою жизнь. Пошли счастье моей дочери. Дай мне возможность дождаться этого. Я должна знать, что кто-то будет заботиться о ней. Я хочу, чтобы она не мучилась так, как я все эти годы».