Евгения Марлитт - Тайна старой девы Страница 19

— Мое дитя, спасите мою Анхен! — закричала она с отчаянием.

— Не замочи себе ботинки, Адель, а то получишь насморк, — сказал профессор с едкой иронией, быстро спускаясь и протягивая Фелисите руку. Но он медленно опустил ее: совершенно спокойное до сих пор лицо молодой девушки вдруг изменилось, между бровями появилась глубокая складка, и глаза запылали уже знакомым Иоганну холодным враждебным огнем. Фелисита отдала ему маленькую Анну и выбралась на плотину, опираясь на руку адвоката.

Профессор отнес ребенка в дом и осмотрел ожоги: у девочки пострадала только левая рука. В то время как советница была в кухне, девочка незаметно взяла с плиты спички и подожгла свое платье.

Разбежавшиеся дамы снова собрались, осыпая ласками «бедного ангела».

— Милая Каролина, — сказала советница с кротким упреком, — неужели вы не могли присмотреть за ребенком?

— За несколько минут до этого вы запретили мне выходить из дома, — мрачно возразила Фелисита, бросая на молодую женщину проницательный взгляд.

— Почему это, Адель? — удивленно спросила госпожа Гельвиг.

— Боже мой, тетя, — ответила, не смущаясь, вдова, — ты поймешь это, если посмотришь на ее волосы. Я хотела избавить всех нас от того дурного впечатления, которое производит неряшливость.

Фелисита растерянно схватилась за голову. Гребень, никогда не сидевший крепко в этих густых упрямых волосах, выскользнул и лежал теперь, вероятно, в ручье. Распущенные локоны свободно обрамляли щеки и плечи девушки, еще покрытые водяными каплями.

— Так-то вы благодарите за спасение вашего ребенка? — резко спросил адвокат, не спускавший глаз с Фелиситы.

— Как вы можете быть так несправедливы ко мне, господин Франк! — обиженно воскликнула советница. — Мужчина никогда не поймет материнское сердце. В первую минуту всегда невольно сердишься на того, кто мог бы предотвратить опасность, хотя и признаешь с благодарностью, что эта небрежность искуплена. Дорогая Каролина, — обратилась она к молодой девушке, — я никогда не забуду сегодняшнего дня... Если бы я могла сейчас высказать вам свою благодарность! — Она быстро сняла с руки браслет и протянула его Фелисите. — Возьмите его, он мне очень дорог, но за мою Анхен я с радостью пожертвую самым любимым!

Глубоко оскорбленная, Фелисита оттолкнула руку советницы, которая хотела уже надеть ей на руку браслет.

— Благодарю вас, — сказала она, гордо откинув голову, — я никогда не приму вознаграждения за любовь к ближнему, а тем более — за жертву... Вы сами сказали, что я только искупила свой проступок, и потому вы мне ничем не обязаны.

Госпожа Гельвиг почти вырвала у советницы браслет.

— Ты с ума сошла, Адель! — проворчала она сердито. — Что Каролина будет делать с этой вещью? Подари ей простой, добротной материи на платье, вот и все!

— Я нахожу, что мы все жестоко относимся к вам, — сказал Франк Фелисите. — Сначала вас оскорбили, предложив вам золото, а затем мы равнодушно оставляем вас в мокром платье... Я отправлюсь в город и пришлю вам и малютке все необходимое.

Он поклонился и вышел.

— Дурак! — раздраженно сказала госпожа Гельвиг, обращаясь к дамам, с сожалением посмотревшим вслед Франку.

Профессор, занятый ребенком, не проронил ни слова. Но в ту минуту, когда советница предложила молодой девушке браслет, он сильно покраснел... Наконец Иоганн отдал завернутую в плед девочку в нежные руки дам и направился к двери. Фелисита отошла в сторону и прислонилась к стене. Мертвенная бледность ее лица, нахмуренные брови и сжатые губы ясно указывали, что она испытывала сильную боль от обожженной руки. Взор профессора остановился на молодой девушке, и через мгновение Иоганн уже стоял перед ней.

— Вам очень больно? — быстро спросил он.

— Я могу потерпеть, — ответила Фелисита дрожащим голосом и отвернулась к окну — она не в силах была видеть эти глаза, столь ненавистные ей с детства.

— Вы не хотите принять мою помощь? — доброжелательным тоном спросил он.

— Я не хочу вас утруждать, — ответила девушка. — Я вылечу себя сама, как только мы вернемся в город.

— Как хотите, — холодно сказал профессор. — Но я должен вам напомнить, что моя мать еще нуждается в вас.

— Я это помню, — ответила она менее раздраженно. Фелисита почувствовала, что это напоминание о ее обязанностях было сделано не с целью унизить ее достоинство, а чтобы заставить ее принять его помощь. — Я отлично помню наш договор, — добавила она, — и вы найдете меня на указанном мне месте.

— Твоя медицинская помощь понадобилась и здесь, Иоганн? — спросила, подходя, советница.

— Нет, — ответил он коротко. — Но почему ты здесь, Адель? Я ведь сказал, что Анну нужно сейчас же вынести на свежий воздух. Не понимаю, что ты делаешь в этой душной комнате!

Профессор вышел, и советница поторопилась взять ребенка на руки. За ней последовали остальные дамы. За кофейным столом давно уже сидела госпожа Гельвиг. Опасность, угрожавшая двум человеческим жизням, не могла нарушить ее равновесие, основывавшееся на стальных нервах и черствой душе.

Наконец появились Роза и Генрих с одеждой. Госпожа Гельвиг позволила Фелисите вернуться в город. Девушка знала, что у тети Кордулы есть хорошая мазь от ожогов, и поспешила к ней, оставив Генриха сторожить дом.

Пока испуганная старая дева доставала мазь и перевязывала пострадавшую руку, Фелисита рассказала ей обо всем случившемся, не упомянув, однако, о браслете. Когда старая дева спокойно заметила, что ей не следовало бы отказываться от врачебной помощи, девушка воскликнула:

— Нет, тетя! Эти руки не должны прикасаться ко мне, даже если бы они могли спасти меня от смертельной опасности! Тот класс людей, из которого я происхожу, ему ведь «невыразимо противен». Эта фраза тяжело ранила мое детское сердце, я ее никогда не забуду! Долг врача заставил его сегодня преодолеть то отвращение, которое он питает к «парии», но мне не надо его жертв!

— Он не бессердечен, — продолжала она после паузы, — я знаю, что он отказывает себе в удовольствиях ради бедных пациентов. Если бы это делал кто-нибудь другой, я была бы тронута до слез, но у него это только возмущает... Это неблагородно, тетя, но я ничего не могу поделать: мне тягостно и неприятно видеть что-нибудь хорошее, потому что я ненавижу его.

Затем Фелисита впервые пожаловалась на бессердечное поведение молодой вдовы. Странный румянец снова появился на щеках старой девы.

— Неудивительно, ведь она дочь Павла Гельвига! — сказала старушка, и в этих словах послышался приговор. Фелисита была удивлена. Никогда тетя Кордула не высказывала своего отношения к кому-либо из Гельвигов. Известие о прибытии советницы она приняла молча и, по-видимому, совершенно безучастно. Фелисита подумала, что родственники на Рейне никогда не были близки тете Кордуле.