Алиса Уэллес - Цветок Дракона Страница 19

Во вздохах ветра ей слышалось ее имя, произнесенное его голосом. Но затем ветер становился холоднее, его завывания громче, и ей слышалось уже не ее имя, а совсем другое. Хи-ла-ри. Хи-ла-ри. Она закрывала глаза, поворачивалась на бок, подставляя ветру и луне спину, и пыталась убедить себя, что однажды ее боль пройдет навсегда. Но довольно часто она просыпалась утром с чувством одиночества, холодившим душу, а знакомые зеленые глаза по-прежнему жгли ей сердце.

Однажды днем, в четыре часа, когда девочки вернулись к строгой и сумрачной Лань Тай, Сарина отправилась погулять по саду. Бродя среди раскидистых тутовых деревьев, она увидела Чена, выходящего из деревянного домика, где разводили шелковичных червей. Окликнув его по имени, она поспешила к нему навстречу, радуясь возможности возобновить знакомство с неуловимым молодым человеком, которого она теперь видела только за ужином. Противоречивые чувства отражались на лице Чена: похоже, он разрывался между желанием поговорить с ней и необходимостью быть осторожным. Сарина подошла ближе, и лицо юноши стало непроницаемым. Сарина в очередной раз восхитилась его способностью так легко скрывать свои чувства и снова вспомнила, как он притаился в тот вечер за окном музыкальной комнаты. Интересно, в какую опасную игру он играет?

– Ваших юных подопечных сегодня уже отпустили, мисс Пейдж? – спросил Чен с легкой улыбкой.

– И вернули под надзор Лань Тай, которая столь неодобрительно ко мне относится, – вздохнула Сарина.

Чен рассмеялся.

– Не обращайте внимания на бедную старуху, – сказал он. – За двадцать четыре года, что она живет у нас в доме, еще ни один человек не снискал ее одобрения. Но она «амах», которой нет равных, и дети, которых она опекает, – это ее дети, своих у нее никогда не было.

Сарина сразу почувствовала нежность к этой женщине и почему-то вспомнила о несчастных крестьянах, к которым Чен выказывал такое же сострадание. Она попыталась вспомнить их имена.

– На, – пробормотала она, не сообразив, что произносит имя вслух, – и Янь У. Как они, Чен? – спросила она и была награждена его удивленным взглядом.

– Только подумать, вы даже запомнили, как их зовут! – Он улыбнулся и заглянул ей в глаза, словно впервые увидел. – Рад сообщить вам, что Янь У совсем поправился, а На все еще очень меня беспокоит. Ребенок, который у нее скоро родится, десятый по счету, и я боюсь, что это будет стоить ей жизни. У нее почти не осталось сил, и она проводит весь день в доме под присмотром своей старшей дочери. Если отец узнает об этом, он страшно рассердится, потому что его шелковичными червями сейчас занимается на два человека меньше обычного.

– Но если эта женщина так больна, ваш отец наверняка не будет против того, чтобы ее собственная дочь ухаживала за ней.

Чен стиснул зубы.

– Вы не знаете моего отца, – буркнул он.

– Возможно, я знаю его лучше, чем вы думаете, – возразила она. – Любой мужчина, способный проявить сострадание к постороннему человеку, каким для него была я, наверняка выкажет гораздо большую заботу о своей крестьянке, которая столько лет проработала на него.

– Несчастный крестьянин, пусть и самый преданный, не идет ни в какое сравнение с посторонним человеком, если им оказывается красивая молодая женщина вроде вас, мисс Пейдж.

Сарина внезапно разволновалась.

– Чен, я не…

– Вы не находите странным, что мой отец, который всегда считал дочерей бесполезной обузой, теперь настаивает на том, чтобы они изучали английский язык? – прервал он ее, и щеки Сарины стали медленно наливаться краской. – Лян уже одиннадцать лет, мисс Пейдж, и ее скоро обручат. Все эти одиннадцать лет отец ее почти не замечал, и вдруг она и ее младшие сестры получают привилегию, которой пользуются только сыновья. Вы не задумывались почему?

Лицо Сарины запылало: его слова были эхом ее недавних мыслей, но она все-таки встала на защиту Во Шукэна.

– Своими домыслами вы оскорбляете нас обоих, Чен, – с упреком сказала Сарина. – Вы лучше других знаете, как опасно говорить о вашем отце таким неуважительным тоном.

Его лицо вновь стало непроницаемым, и он слегка поклонился ей в знак безмолвного извинения.

– Вы были когда-нибудь в домиках, где мы разводим шелкопряда, мисс Пейдж? – спросил он ровным, спокойным голосом.

Сделав над собой усилие, чтобы выбросить из головы их предыдущий разговор, Сарина покачала головой.

– Тогда идемте, – он легко взял ее под руку. – Позвольте мне показать вам неприглядное происхождение чудесного шелка, который предпочитает для своих платьев даже императорская фамилия. Они покупают шелк только у нас.

Он открыл дверь в одно из длинных, лишенных окон строений, и Сарина вошла в прохладную, тускло освещенную комнату.

– Рассказывают, что много тысяч лет назад императрица Сы Лин, жена императора Хуан Ди, первая распорядилась выращивать тутовое дерево и разводить тутового шелкопряда, – поведал Чен. – Она была замечательная женщина, ей даже приписывают изобретение ткацкого станка для шелка.

– Тогда почему же, – спросила его Сарина, – если некоторые из женщин столько сделали для вашей страны, их здесь так низко ценят?

– На это, мисс Пейдж, – он печально улыбнулся, – у меня нет ответа. Это лицемерно, глупо, но, как бы сказал мой достопочтенный отец, это традиция, на которой держится наша культура.

Они некоторое время в задумчивости молча бродили по обширному зданию, заставленному от пола до потолка полками, как на складе Во в Шанхае. Но вместо рулонов шелковой ткани на полках находились сотни плоских плетеных подносов, на которых тысячи маленьких черных червячков поедали зеленые листья тутового дерева.

– Гусеницы едят круглые сутки в течение сорока двух дней, – пояснил Чен, – и становятся толстыми и белыми и достигают примерно трех дюймов в длину. За это время они четыре раза впадают в глубокий сон, который длится ровно сутки. Пока они спят, их кожа лопается, и, проснувшись, они выползают из старой оболочки и снова едят, до новой линьки. После четвертой спячки гусеницы в последний раз наедаются.

– А потом? – нетерпеливо спросила Сарина.

– Они как бы привстают и начинают покачиваться из стороны в сторону, – продолжал Чен, – и это означает, что они готовы плести кокон. Тогда мы сразу помещаем в центр полки кустик, чтобы гусеницы могли взобраться на него и устроиться на ветке. Потом они начинают выделять липкую нить, из которой и плетут кокон. Через восемь дней кустик вынимают и коконы отрывают от веток. Потом их варят в кипятке и высушивают горячим воздухом, чтобы все куколки погибли. – При этих словах Сарина вздрогнула. – Это самый важный этап, мисс Пейдж, – пояснил Чен. – Иначе мотылек, выбираясь из кокона, порвет шелковую нить. Видите ли, червь сплетает кокон из одной непрерывной нити, и если нить рвется, ее уже нельзя использовать.