Генрих Шумахер - Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона Страница 2

Мисс Келли попыталась привлечь девушку к себе, но Эмма воспротивилась. Густой румянец выступил на ее щеках. Пылающий взгляд незнакомца угнетал ее: так и казалось, что этот взгляд расстегивает ее платье, обнажает тело и ощупывает его. Она пугливо вырвалась из рук Ромни и крикнула:

— Оставьте меня!.. Я незнакома с вами и не желаю разговаривать!.. Пойдемте, дети!

Незнакомец добродушно рассмеялся:

— Горе нам, Арабелла! Мы попали со своим восторгом на герцогиню. Ее высочество немилостиво отвергает нас!

Мисс Келли тоже рассмеялась и сказала с некоторой язвительностью:

— Ну какая там герцогиня, друг мой! Герцогиня выказала бы больше ума.

Эмма резко обернулась и, глядя ей прямо в лицо, воскликнула:

— Но добавьте еще, что с герцогиней вы не осмелились бы заговорить в таком тоне. Да и этот господин тоже не решился бы глядеть так на герцогинь, как он смотрел на меня.

Мужчина и женщина обменялись быстрыми взглядами, затем мисс Келли бросилась к Эмме.

У вас имеются и ум и чувство, дитя мое! — мягко и ласково сказала она. — Мы не хотели обидеть вас. Только, — шутливо прибавила она, — если вы думаете, что этот господин не осмеливается глядеть так на герцогинь, как он глядел на вас, то вы жестоко ошибаетесь. Мистер Джордж Ромни — один из знаменитейших художников Англии, и любая аристократка считает себя счастливой, если он увековечит ее своей кистью… Теперь вы понимаете, почему он смотрел на вас так? И может быть, теперь вы позволите зарисовать вас в эту тетрадь, чего удостаивается далеко не каждая герцогиня? — прибавил Ромни, последовавший за мисс Келли.

Эмма не могла противостоять этому искушению и позволила мисс Келли увести себя на ближайший холм и там распустить волосы. При этом у женщины вырвался крик восхищения: золотистым каскадом хлынули эти волосы по плечам и спине Эммы, образуя сверкающую мантию, ниспадающую до земли.

Но когда мисс Келли захотела расстегнуть ей платье на груди, Эмма решительно воспротивилась. Все просьбы были напрасны; даже три фунта, которые предлагал художник, не могли соблазнить ее. Голову, плечи, руки и часть шеи он мог видеть, но больше ничего. И в то время как Ромни поспешными штрихами зарисовывал Эмму, она стояла неподвижно, с затаенным дыханием, прислушиваясь, как он и его спутница хвалили ее красоту.

При этом они употребляли такие слова, которых Эмма не понимала. Голубыми звездами были ее глаза, красными рубинами — губы, нежными розами — щеки. У нее фигура Гебы, профиль Дианы, руки Венеры. Блеск невыразимой грации окружает все ее существо. Она являет собой картину совершеннейшей юности, более совершенной, чем мог бы видеть художник в самых дерзновенных грезах.

Сладкое опьянение овладело Эммой. Разве не мечтала она еще ребенком, что когда-нибудь будет красивой, сказочно красивой?.. Но таких речей она еще никогда не слышала. Правда, Том Кидд говаривал ей почти то же самое, но ведь он был невежественным батраком у рыбака и никогда не уезжал из Дыгольфа! К тому же он любил ее… И Эмма не верила ему. Ну а эти незнакомцы должны знать толк в красоте!

Когда художник кончил рисовать, она со вздохом съежилась. Ромни нарисовал ее в четырех различных видах. Мисс Келли принесла альбом и стала показывать его Эмме, девушка долго разглядывала рисунки.

— И это я? — сказала она наконец. — Это неправда! Это невозможно! Я вовсе не так красива!

Мисс Келли расхохоталась и обернулась к художнику:

— Слышите, что она говорит, Ромни? Она не хочет верить, что это она!

Ромни стоял, погруженный в мрачные думы. Казалось, что он сразу постарел.

— Она права, это не она, — глухо сказал он. — Она бесконечно красивее. Я просто жалкий кропатель, ничтожество. Гейнсборо, Рейнольдс нарисовали бы ее в тысячу раз красивее… Дай сюда тетрадь, Арабелла! — закричал он. — Разорвать ее, сжечь, затоптать в землю! Пусть будет проклято все современное искусство! Довольно! Больше я никогда не возьмусь за кисть!

Он хотел схватить альбом, но мисс Келли спрятала его у себя в платье. Тогда Ромни бросился на землю и закрыл лицо руками; его плечи вздрагивали.

По лицу мисс Келли скользнула полусострадательная-полужестокая улыбка.

— Опять художественные причуды, милый друг? Да перестаньте же вы, наконец, кричать о Гейнсборо и Рейнольдсе! Лучше ли они нарисовали бы ее или нет, это совершенно безразлично. Ромни нарисовал, как должен был нарисовать Ромни. Гейнсборо — некто, Рейнольдс — некто, но и Ромни — тоже некто; и для Англии, как и для всего искусства вообще, только счастье, что все трое не одинаковы и не одинаково рисуют. Вставайте же, большое, старое дитя, и не пугайте нашу Гебу!

Несмотря на свои сорок четыре года, Ромни действительно казался ребенком. Он послушно встал, и сквозь мрачные облака, сгустившиеся вокруг его чела, снова проглянул солнечный луч.

В самом деле, сепией не передашь этого удивительного телесного тона, — пробормотал он. — Этого можно достигнуть только масляными красками. Ее следовало бы нарисовать в двадцати, в тридцати видах. Заметили вы, Арабелла, как у нее все время менялось выражение лица?

Если бы я была актрисой, я взяла бы ее к себе в ученицы, — сказала мисс Келли. — В этой голове должны роиться своеобразные мысли. А ведь ей не более восемнадцати лет!

Эмма невольно рассмеялась:

— Мне нет еще четырнадцати лет!

— Четырнадцати? — воскликнула Арабелла, окидывая фигуру Эммы странным взглядом. — Только четырнадцать, и уже женщина? Дитя мое, в ваших жилах должна течь горячая кровь! Кто ваша мать? Эти дети не родные вам?

Эмма побледнела. Чего еще нужно этой знатной даме? К чему она спрашивает? Чтобы наполнить чем-нибудь скуку лишнего часа? Чтобы насладиться чужим несчастьем? Ведь у этой дамы есть все, чего только желает ее сердце! Она богата и счастлива!.. А вот она, Эмма-Хорошо же, она ответит! Словно обвинение, бросит в лицо этим назойливым людям свою нищету! По крайней мере хоть облегчит душу.

Ее звали Эмма Лайон. Отца девочки, дровосека, в горах Уэльса придавило деревом. Его похоронили и выгнали вдову из хижины. Долой в морозную ночь! Ступай босыми ногами по острым скалам!..

Они пришли в Гаварден, где у них были состоятельные родственники. Вдова надеялась, что теперь кончатся ее бедствия, ведь среди родственников была и родная мать. Но родня черство встретила их. Бабушка сама была бедна, состоятельные родственники не отличались отзывчивостью. И мать должна была бы радоваться, когда ей удалось поступить прислугой к фермеру.

Эмме рано пришлось познакомиться с нуждой. Ей не было еще и шести лет, когда ее заставили пасти овец. Блэк, собака, был ее единственным спутником, кузен Том Кидд — единственным товарищем. И все же она не была несчастной в то время. Она забывалась в пышных грезах, в которых видела себя богатой и знатной. Разодетая в золотые платья, она подъезжала в стеклянной карете, чтобы увезти в свой замок немногих любимых ею людей.