Джорджетт Хейер - Котильон Страница 2

Увидев, что демонстрация силы лишила его кузена дара речи, он с довольной улыбкой вернулся к своей книжке.

Лорд Бидденден обменялся с братом выразительным взглядом.

Хью заметил вслух, что это, конечно, правда, и некоторая брезгливая двусмысленность в голосе словно пришпорила его брата:

— Во всяком случае, очень кстати, что я оказался здесь одновременно с Долфинтоном! Вот глупость!

— Я граф, — произнес лорд Долфинтон, внезапно вновь вступая в разговор. — А ты не граф. Хью не граф. Фредди не…

— Ну, конечно, ты единственный граф среди нас, — вставил Хью примирительно.

— Джордж — только барон, — не унимался Долфинтон.

Лорд Бидденден бросил на него неприязненный взгляд и прошипел что-то о голоштанных ирландских пэрах. Он был менее, чем другие двоюродные братья, терпелив с Долфинтоном, чье замечание к тому же задело его самолюбие. Человеку скорее тщеславному, нежели способному, ему нравилось воображать себя главой чрезвычайно влиятельной семьи, делом чести он считал упрочение своего положения и позволял себе говорить и думать об ирландской знати все что угодно, но вид Долфинтона вызывал у него острый приступ зубной боли. Казалось, что святое Провидение нарочно смешало их жребии! Конечно, он не хотел бы поменяться с Долфинтоном чем-нибудь, кроме титула: ни тощими ирландскими акрами поместья, заложенного-перезаложенного, как имелись основания предполагать, ни положением единственного ребенка в семье — иметь одного ребенка, согласно его представлениям, было недостойно для древней фамилии. Будучи человеком патриархальным, лорд Бидденден обожал собирать под своей крышей братьев и сестер, ощущать, что они нуждаются в его отеческих наставлениях, к их успехам он относился так же ревностно, как к своим собственным. И бесконечно досадовал на обстоятельства, помешавшие ему преподнести Хью его первый приход. Ему, а не Метью Пениквику, следовало стать благодетелем Хью, и он никогда не мог простить этого ипохондрику, который нянчился с делами Хью в угоду чудовищно устарелым представлениям и надеждам.

Присутствие Хью на расстоянии пешей прогулки от Бидденден-Холла не доставляло Джорджу особенного удовольствия, однако он старался не придавать этому значения, необыкновенно развитое чувство кастовости заставляло его испытывать равную приязнь ко всем братьям и сестрам. Но печальный парадокс заключался в том, что он не мог и дня прожить без тщательно скрываемого приступа злобы, вызванного общением с Хью. Чувство справедливости не позволяло ему бранить брата за то, что тот на голову выше его ростом и значительно стройнее, но он искренне не понимал, почему сутана Хью дает ему столько дополнительных прав по сравнению со старшими. С сожалением лорд Бидденден думал о своем втором брате, Клоде, и жалел, что его с полком в составе оккупационных войск во Франции занесло так далеко. Он очень хотел помочь Клоду сколотить состояние — и потому, что любил его, и потому, что предвидел: в недалеком будущем придется взять на себя часть расходов, если не все, по производству брата в следующий чин. Капитан Рэттрей, при всей его почтительности к главе дома, стоил дорого.

Размышления лорда опять прервал Долфинтон, граф вновь поднял голову для того, чтобы дать выход мысли, которая, видимо, долго вызревала в нем.

— Я вовсе не хочу быть графом, — сказал он с горечью. — Или виконтом. Фредди будет виконтом. А я не хотел бы. И зачем мне быть бароном? Хотя это не так уж и мало. Джордж…

— Да, да, всем известно, что я барон! — взорвался Бидденден. — Тебе незачем перебирать всю табель о рангах. Ты вовсе не хочешь быть пэром во всех степенях сразу. Не знаю, что за блажь взбрела тебе в голову, но я, по крайней мере, на этот раз понял!

— Это еще не повод для грубости, — нашелся Хью. — А кем бы ты хотел быть, Фостер?

Лорд Долфинтон вздохнул.

— В том-то и беда, — произнес он скорбно. — Я не хотел бы быть военным. Или церковнослужителем. Или врачом. Или…

Сообразив, что списку занятий, к которым его кузен не желал иметь ни малейшего отношения, не скоро придет конец, пастор прервал его и уточнил вопрос с присущей ему серьезностью:

— Почему ты не хочешь быть графом, Фостер?

— Не хочу и все, — ответил тот просто.

К счастью для старшего кузена, который, судя по виду, был близок к апоплексическому удару, рассуждения Долфинтона прервало появление на сцене его двоюродного деда и хозяина.

Выход мистера Пениквика, удалившегося после обеда в спальню, чтобы перебинтовать страдающую от подагры ногу, выглядел чрезвычайно эффектно. Впереди шел его дворецкий, неся на серебряном подносе коробочку с пилюлями и стакан с какой-то гадкой микстурой, сам мистер Пениквик хромал следом, поддерживаемый с одной стороны крепкого сложения лакеем, с другой — камердинером, служанка замыкала шествие, неся тяжелую трость, несколько подушек и шаль. Лорд Бидденден и его брат кинулись помочь немощному родственнику, однако их усилия остались втуне. Укоризненным шепотом дворецкий оповестил лорда Долфинтона, что тот занимает место хозяина. Переполошившись, Долфинтон переместился на менее удобный стул вдали от очага.

Наконец мистер Пениквик, испускавший всевозможные стоны, мольбы, упреки, был опущен в любимое кресло, его больная нога осторожно устроена перед ним на подушке, другая подушка легла ему за спину, а племянник Хью осторожно расправил шаль на плечах, довольно наивно при этом спрашивая, удобно ли ему.

— Нет, мне не удобно, и если бы ты имел мой желудок или мою подагру, ты не задавал бы таких чертовски глупых вопросов! — отпарировал мистер Пениквик. — Стебхилл, где мое сердечное? Где мои пилюли? Они совершенно мне не помогают, но я за них заплатил и не собираюсь тратить деньги попусту! Где моя палка? Девочка, положи ее так, чтобы я мог достать, и не стой здесь рот разиня, точно курок на предохранителе! Колода глупцов! Да прекрати ты юлить вокруг меня, Спиддл! Я этого не выношу! Иди и слушай звонок: я, вероятно, отправлюсь спать рано и вовсе не собираюсь ждать, пока тебя будут искать по всему дому. Идите все! Нет, стойте! Где моя табакерка?

— Полагаю, сэр, вы положили ее в карман, когда вставали из-за стола после обеда, — сказал, оправдываясь, Стебхилл.

— Такого дурака поискать надо. Как же ты позволил мне сесть, пока я не вынул ее? — гневно произнес мистер Пениквик, со стонами и кряхтением предпринимая героические усилия, чтобы запустить руку в карман.

Предложенный лордом Бидденденом «Специальный» сорт в изящной эмалевой табакерке он неблагосклонно отверг, мистер Пениквик сообщил, что уже много лет пользуется сортом «Нат Браун» и ему не нужна ничья новомодная подделка. Наконец с помощью двоих из своих оруженосцев он высвободил табакерку из кармана, заявил, что комната холодна, как гроб, и обвинил кругом лакея за то, что тот развел слишком слабый огонь в очаге. Лакей, из вновь нанятых, оказался настолько глуп, что напомнил мистеру Пениквику, что точно выполнил его приказание.