Жаклин Мартен - Поцелуй меня, Катриона Страница 2

Элизабетта отдала букеты двум своим дочерям, Бьянке и Катрионе, а одну бархатистую розу – мужу, который сидел между ними. В тот вечер она пела, как никогда. Наконец Винченцо поднялся и, отчаянно жестикулируя, закричал: «Хватит! Она устала!»

Катриона пришла в ярость – отец умудрился испортить маме ее звездный час! Правда, в душе девочка отлично понимала, что мама вовсе не разделяет ее чувств по этому поводу, а скорее солидарна с отцом.

– О Боже! Бедные мои ноги! – Услышала она ее тихий стон.

Винченцо взял Бьянку на колени, а Элизабетта села на ее место.

– Посмотри-ка под стул, – прошептал Винченцо.

Вместе с матерью Катриона заглянула под стул: там стояли старые рабочие башмаки Элизабетты.

– Пресвятая Дева! – она посмотрела на мужа с такой благодарностью, будто он подарил ей бриллиантовое ожерелье. Тайком она сбросила атласные туфельки и зашнуровала огромные отвратительные башмаки.

Как мама могла сделать такое?! Было видно, что эти ужасные башмаки для нее гораздо милее изящных туфелек, так же, как ее теперешняя убогая жизнь была ей больше по душе, чем прежнее великолепие, с которым она каждый раз расставалась без малейшего сожаления.

Катриона с обидой подумала, что уважала бы мать гораздо больше, если бы та не выглядела такой безмятежно счастливой. Любой на ее месте просто обязан был испытывать горе по поводу столь бездарно загубленной жизни.

Когда на следующий день после фестиваля девочка, зайдя в кухню, увидела мать в обычном убогом виде, делавшим ее такой заурядной, но зато весело напевающей какую-то песенку, она не выдержала:

– Ах, мама! Посмотри на себя! А ведь только вчера ты была похожа на сказочную принцессу!

Элизабетта пожала плечами.

– Ну и что? В этой роли я чувствовала себя весьма неуютно, – ответила она, как бы поддразнивая дочь. – Корсет был зашнурован так туго, что я едва могла дышать, а надо было еще и петь! Подожди, пока придет твой черед, Катриона. Даже железная кольчуга причинила бы меньше страданий, чем этот корсет, одетый под платье. А моя замысловатая прическа! Я думала, что еще секунда, и шпильки проткнут мне череп! Я уже молчу о высоких каблуках и атласных туфельках. Пресвятая Дева Мария! Да я просто не могла дождаться, когда снова одену свое старое платье, в котором мне так хорошо.

– Ты даже не возразила, когда папа прервал твой концерт! – воскликнула Катриона тоном обвинителя.

– Возразила? Да я молила Бога, чтобы твой отец сделал это как можно скорее! У меня разболелось горло, я устала от всех этих бесконечных репетиций… Да, это было приятно какое-то время, но мне все равно хотелось поскорее уйти домой.

– Ах, мама, ну как ты можешь!

Элизабетта улыбнулась, а затем, серьезно посмотрев на дочь, сказала:

– Я такая, какой меня сотворил Господь, и не хотела бы ничего менять. Он дал мне голос, которому я, как мне казалось, нашла правильное применение, но мне всегда чего-то не хватало. Я думала, что я совсем не совершенствуюсь в своем искусстве, что мало работаю. Как же плохо я тогда себя знала! Трудно поверить, какие глупости мне приходили в голову, пока я впервые не приехала во Фридженти на фестиваль. Один-единственный день вдруг изменил всю мою жизнь, и сразу все для меня стало ясно и понятно.

– Потому что ты встретила папу?

– Я гуляла по Фридженти с двумя подругами, и вдруг почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Я оглянулась и увидела его…

Мать так образно и вдохновенно рассказывала историю их встречи с отцом, что Катрионе казалось, что она все это видит своими собственными глазами – все-таки Элизабетта была замечательной актрисой!

Обнаженный по пояс, загорелый, с горделивой осанкой, Винченцо Сильвано стоял на телеге с сеном и разгружал ее. Во всяком случае, именно этим он занимался за минуту до того, как впервые увидел свою будущую жену. Потом он замер и, не отрывая глаз, смотрел на девушку. Ее подруги захихикали и пошли дальше, а она тоже остановилась и посмотрела на него. Казалось, они остались вдвоем на всем белом свете.

– У него были такие белоснежные зубы и такие сильные руки… Он был воплощением силы и грации. Я в жизни не видела таких красавцев! – серьезно констатировала Элизабетта.

Изумленная и испуганная волной новых нахлынувших чувств, девушка побежала догонять своих подруг.

В тот же вечер незнакомый красавец пришел на праздничные концерты искать Элизабетту. Сначала он бродил по улицам, вглядываясь в веселые лица танцующих, затем пошел в церковь, где в это время выступал хор, и, наконец, интуиция привела его в огромный шатер, в котором как раз пела Элизабетта.

Спускаясь по деревянным ступенькам под оглушительный гром аплодисментов, она ничуть не удивилась, увидев поджидавшего ее юношу. Элизабетта знала, что он придет – пути Господни были не такие уж неисповедимые.

Вместе они вышли из шатра и пошли прочь от шумной толпы, веселой музыки и смеха.

В тени деревьев Винченцо впервые нежно и страстно ее поцеловал.

– Меня зовут Винченцо Сильвано, – сказал он. – Я всего-навсего фермер.

– Нет! Никогда не говори так о себе. Не всего-навсего…

– Возьми мою жизнь. Она твоя, – сказал он. «Кто бы мог подумать, что папа может так красиво говорить?!» – Это очень удивило Катриону.

– А моя жизнь принадлежит тебе, – тихо ответила Элизабетта, ставя этими словами крест на своей карьере певицы. Ей так и не суждено было стать «одной из величайших».

Девочка с удовольствием узнала, что отец все-таки спросил: «А как же твое пение?»

– И что ты ему ответила, мама? – озабоченно спросила она. – Ты, разумеется, сказала, что пожертвуешь пением ради вашего счастья?

– Конечно, нет, – добродушно рассмеялась мать. – Это было бы ложью. С моей стороны не было никакой жертвы. Я ответила ему, что обожаю петь колыбельные песни.

– Ах, мама!

– Ах, Катриона! – передразнила ее Элизабетта и продолжила свое повествование.

Она рассказала дочери, что никогда больше не была ни во Флоренции вместе с оперной труппой, ни на гастролях в Англии. Не была она и в Риме, где выросла в доме у своих дяди и тети – ее не отпустил муж, так как боялся, что если жена попадет хоть на короткое время к людям своего круга, в мир музыки, то по приезде она будет смотреть на него, малограмотного фермера, совсем другими глазами.

– Но, мама, ведь он не мог удержать тебя, если бы ты захотела уехать? – с возмущением воскликнула девочка.

Элизабетта загадочно посмотрела на дочь.

– Нет, моя дорогая, он всегда мог меня удержать, – мягко сказала она.

Когда Катриона стала приставать с расспросами, как отцу это удавалось, Элизабетта рассмеялась и сказала, что расскажет ей когда-нибудь позже, когда та немного подрастет.