Роберта Джеллис - Песнь сирены Страница 2

Сейчас, глядя на лохмотья молодого человека, король подавил вздох. Очевидно в Эксе случилось нечто, что довело родственников его жены до нищеты. Но тогда почему, черт побери, они не обратились за помощью к графу Прованскому? Однако Генрих не мог сердиться долго. Самолюбию короля льстило, что его посчитали богатым и великодушным, а Раймонд предпочел с самого юга Франции приехать в Англию, чтобы в тяжелую минуту просить о помощи именно его, а не обращаться с этим к своему деду или – Генрих вдруг ласково улыбнулся Раймонду – к этому ханже и скряге, своему другому дяде, королю Франции Луи.

– Добро пожаловать к нам, – приветствовал он Раймонда, – надеемся, вам будет хорошо здесь, во дворце. Мы будем рады принимать вас столько времени, сколько захотите. Чем я могу еще вам помочь?

– Сир… – начал было Раймонд, но Элеонора перебила его.

– Ты можешь дать ему что-нибудь поприличнее из одежды вместо этих лохмотьев, – со смехом сказала она. – В самом деле, не может же он показываться в таком виде. Любой может подумать, что моя семья полностью разорена.

Так как Генрих как раз и подумал об этом, его очень удивило замечание жены. Еще больше удивился он, когда юноша сделал своей тетке знак, призывая ее замолчать.

– Э-э… конечно, – ответил Генрих. – Уверен, что-нибудь подходящее найдется.

В его голосе прозвучала досада. Он уже приготовился показать свое великодушие, сыграть роль щедрого лорда перед бедным просителем. А тут оказывается, щедрость и не нужна. Проблемы племянника Элеоноры, по-видимому, были здесь ни при чем: Генриху не нравилось, когда его великодушные жесты не удавались. К счастью, когда он еще не успел почувствовать неприязнь к Раймонду, Элеонора заговорила опять.

– И еще у него какие-то неприятности, Генрих. Заставь его рассказать тебе. Мне он не скажет!

Раймонд опять покраснел. Генрих сразу почувствовал себя лучше. Видимо, его помощь все же понадобится. Он улыбнулся сначала Раймонду, а затем жене:

– Очень хорошо, но если ты хочешь, чтобы он надлежащим образом был одет к обеду, я должен сейчас же отвести его к себе, не думаю, что приносить предметы мужского туалета в твои комнаты лучше, дорогая.

Элеонора со смехом согласилась, хотя и не хотела так быстро расставаться с Раймондом: ведь она еще даже не узнала все новости из Прованса. Чтобы успокоить ее, Генрих предложил отобедать всем вместе, втроем. Затем проводил Раймонда в свои апартаменты. Сев, король указал молодому рыцарю на стул и, пристально посмотрев на юношу, сказал:

– Ну?

– У меня нет никаких неприятностей, – ответил Раймонд. – Просто я приехал без слуг и багажа…

– Да? Но это весьма странно, – заметил Генрих. – Наверняка, это не самый удобный способ путешествовать. И слуг, и одежду раздобыть достаточно просто за деньги. Значит, у тебя нет и денег.

Генрих откинулся в кресле и усмехнулся, в его голубых глазах сверкали веселые искорки. Раймонд не решался заговорить, но затем поддался обаянию Генриха, которое не раз спасало короля от ненависти своих баронов, которых он изводил и мучил.

– Вы будете смеяться надо мной, – Раймонд вздохнул. – Я сбежал из дома.

Во время короткой паузы у Генриха мелькнула мысль, уж не ослышался ли он. Люди в двадцать лет не «сбегают: из дома», если не…

– Ты сбежал от брака, которого не хочешь? – Это было единственным, что Генрих мог придумать, но Раймонд отрицательно покачал головой.

– Моя мать не дает мне жить, – тяжело вздохнул он.

– Твоя мать? – Генрих замолчал, не решаясь спросить: «Желает твоей смерти?».

Генрих всегда страстно обожал свою мать. Но он не знал, что его любовь к ней была абсолютно безнадежной. Изабелла все правильно говорила и делала. Ее голос был нежным, объятия грациозными и наполненными ароматом духов. Но, тем не менее Изабелла не могла или не хотела любить, а Генрих, никогда не понимавший этого, чувствовал ее холодность. Поэтому он вздрогнул в ужасе от того, что любой человек с более нормальными родителями понимает сразу.

– Последний случай окончательно вывел меня из себя, – продолжал Раймонд, погруженный в свои переживания. – У одного из ее вассалов в Гасконии была какая-то идиотская жалоба, но, вместо того чтобы, как обычно, обратиться к королю он взялся за оружие.

– Это нормально для гасконцев, – горько заметил Генрих.

– Да, – согласился Раймонд, – все уже было организовано, и я мог хорошо проучить этого болвана, что было проще простого. Одна небольшая крепость и один глупец, бросивший вызов.

– Она не доверяет тебе? – сочувственно спросил Генрих.

– Доверяет мне? А что это такое? – разбушевался Раймонд. – «Надень плащ, уже слишком холодно, Рэй. Не выходи на солнце, там слишком жарко, Рэй. Этот конь совсем дикий, ты упадешь с него, Рэй».

Генрих уже понимал, что возмущало Раймонда, и не мог не улыбнуться, слушая разгорячившегося молодого человека. Но оставалась одна загадка, которую хотелось разгадать.

– Понятно, – сказал король, широко улыбаясь, – просто твоя мать слегка перебарщивает, беспокоясь о твоем здоровье и безопасности, но я не понимаю, как она могла запретить тебе сделать то, что приказал отец. Полагаю, что отец приказал тебе ехать в Гасконь?

– Да, – раздраженно ответил Раймонд. – Запретила – не то слово. Она плакала, она кричала, она хваталась за сердце, она не могла дышать… – заметив улыбку короля, он замолчал.

– Но твой отец…

– Что касается отца, то тот относится ко всему терпеливо. Я понимаю, он жил отдельно от нее в течение почти шести месяцев, когда меня отсылали на воспитание. Но… но он любит ее, и во всем остальном она хорошая жена.

Генрих кивнул головой в знак того, что все окончательно понял. Видимо, из-за холодности матери, сердечность и теплота жены сделали короля ее рабом. Элеонора, к счастью, была благоразумной женщиной, но, если бы она тоже начала плакать и причитать, Генрих вынужден был бы уступить.

– Я понимаю, в такой небольшой проблеме, как гасконская, твой отец уступил матери из-за любви к тебе. И все-таки… – Мысли Генриха смешались. Он тоже уступил бы Элеоноре, если бы она чего-то захотела. Но если бы она ничего не знала, то и не просила бы… – Почему твой отец рассказал ей об этом? Или ты сам все рассказал?

– Мы не настолько глупы, – ответил Раймонд. – Не знаю точно, как она узнала. Как только меня что-нибудь заинтересует, она каким-то образом об этом узнает. Полгода назад я хотел участвовать в турнире… просто в рыцарском турнире, так она трижды падала в обморок и плакала всю ночь, пока отец не приказал мне остаться дома. Я же говорю вам, она не дает мне жить.

Король сочувственно покачал головой. В детстве у него тоже бывали такие разочарования, хотя при нем всегда были опекуны, которые обращались с ним, как с величайшей драгоценностью, и следили за каждым вдохом и выдохом. Генриху, согретому воспоминаниями о своих собственных детских переживаниях, племянник жены нравился все больше и больше.