Елена Арсеньева - Поверженный герой (Самсон, Израиль) Страница 2

Однако Маной не знал, что долгожданный сын его, герой народный и богатырь, сделается однажды жертвой такого черного предательства, что оно будет занесено на скрижали истории всех времен и народов, ибо любящего предаст любящая...

Наверное, все-таки старательно соблюдала жена Маноя предначертания ангела Божия, не уподоблялась более своим многогрешным соплеменникам, поскольку в положенный срок родился-таки у нее крепенький мальчишка, который рос, как и положено богатырям, не по дням, а по часам. Его назвали Самсоном, потому что это имя означало «солнечный» или «служитель солнца» – жена Маноя не могла забыть незнакомца, вокруг которого солнце сияло и плавилось в сонме играющих пылинок.

Конечно, Маной и его жена не болтали кому попало о пророчестве, однако все же раз или два распустили языки, и слухи о будущем подвиге Самсона распространялись между людьми, и все смотрели на него с надеждой, уверенные, что начал Дух Господень действовать в нем в стане Дановом, между Цорою и Естаолом.

Родители выполняли все, что заповедал небесный гость. Впрочем, ничего удивительного или непривычного здесь не было, ибо именно в том и состояла суть старинного обряда назарейства: не пить вина, не есть винограда «от зерен до кожицы», не стричь волосы и не оскверняться прикосновением к мертвому. Подлинными назирами (или назареями) могли стать только те, кто соблюдал этот обряд в Земле Израиля. Жестокий закон, конечно... Вот, например, греческая царица Елена обязалась блюсти обет назарейства семь лет, если ее сын вернется с войны невредимым. Сын вернулся, царица исполнила клятву и через семь лет прибыла в Иерусалим, чтобы принести священную жертву. И тут узнала, что ей придется блюсти обет еще семь лет: предыдущие, проведенные вне пределов Святой Земли, «не считаются»!

Кроме назарейства, которое соблюдалось определенный срок, существовало также пожизненное. В таком случае назиры имели право стричь волосы раз в год. Однако был еще один вид назарейства, когда человеку вообще запрещалось стричь волосы в течение всей жизни. Вот таким назиром и стал Самсон.

Он рос себе и рос: крепкий, сильный, золотоволосый... и ужасно скандальный. Будущему мессии прощалось все, чего не простили бы обыкновенному человеку: задиристость (разумеется, в Цоре не было таких самоубийц, которые решились бы вступить в кулачный поединок или побороться с самым сильным человеком в мире!), грубость, безудержная хвастливость своей силой и даже непомерное сластолюбие. Причем вот что было удивительно: заранее зная о своей судьбе – спасти народ Израиля от филистимлян, – Самсон должен был бы остерегаться общения с этим племенем. Ну и в самом деле он до поры до времени держался в стороне от мужчин, однако женщины филистимские влекли его безумно. На своих соплеменниц он поглядывал со скукою и ни около одной подолгу не задерживался, предпочитая блудниц, у которых нет заботливых папаш, могущих, невзирая на пиетет, который должно испытывать к будущему герою, скрутить его с помощью друзей и родственников и потащить к алтарю.

Но вот однажды, оказавшись на ярмарке в городке Фимнаф, он увидал девушку по имени Сула, которой пожелал обладать. Но она была дочь весьма сурового семейства, такую не выманишь ночью на свидание, такую не лапнешь грубо среди базарной толчеи, такая даже поцелуя не даст прежде, чем священник не пробормочет слова венчального обряда. Самсон спешно ринулся из Фимнафа в Цору и рассказал отцу своему Маною и матери о том, что желает жениться на филистимлянке.

Родители его, надо заметить, давно махнули рукой на причуды сына и поняли, что лучше их исполнять, чем пытаться воззвать к его разуму. Конечно, Самсон никогда не поднимет руку на родителей, однако в гневе вполне способен разрушить все вокруг. Ведь даже он сам не ведал пределов своей силы. Поэтому – делать нечего! – родители принарядились и отправились в Фимнаф сватать Самсону филистимлянку, робко уповая на то, что отец невесты откажет. По пути, для очистки совести, Маной пытался ворчать:

– Разве нет женщин между дочерями братьев твоих и во всем народе моем, что ты идешь взять жену у филистимлян необрезанных?!

Но Самсон знай твердил свое:

– Ее возьми мне, потому что она мне понравилась.

В это время ангел небесный, покровитель Самсона, наблюдал за ним из высей горних и одобрительно кивал, потому что брак сей был первым актом трагедии, замысленной и поставленной Богом Израиля. Трагедии уничтожения филистимлян.

Итак, Самсон вел родителей к Фимнафу. А в те баснословные времена зверья плодилось на земле – несчитано и путь изобиловал самыми неожиданными опасностями. И вот, когда путники приблизились к виноградникам Фимнафа, послышалось грозное рычание – откуда ни возьмись появился молодой лев и преградил им путь.

Родители Самсона пустились наутек, читая молитвы и прощаясь с белым светом, однако Самсон в бегство не ударился, а набросился на льва. Тот был несколько изумлен наглостью человека, которым он уже намеревался пообедать... Но вышло иначе: Самсон разорвал льва, аки жалкого козленка. Конечно, обыкновенному человеку затруднительно было бы и козленка разорвать, но силища у Самсона и в самом деле была немереная. Ему и оружия не было нужно, голыми руками управился.

Смыв с себя кровь в придорожном ручье, чтобы не пугать встречных-поперечных своим диким видом, Самсон как ни в чем не бывало отправился догонять родителей, которые с перепугу добежали уже почти до Фимнафа, и сказал им, что лев убежал. Он и сам не знал, почему соврал (он часто совершал поступки, объяснить которые не мог). Может, матушку волновать не хотел. Может, еще почему. Вот не сказал, да и все. К тому же он вовсе не считал победу над зверем таким уж особым подвигом. Подумаешь, большое дело – разорвать льву пасть!

И вот наконец семейство Маноя явилось в Фимнаф, в тот дом, где жила Сула. Сначала, узнав, что девушку пришли сватать иудеи, отец Сулы стал было нос задирать, но, увидев Самсона, чуть не лишился чувств от радости. Больше всего на свете он хотел иметь внуков. Однако обе его старшие дочери рожали от своих мужей таких слабых младенцев, что те умирали, едва появившись на свет. Сула была его третьей дочерью, на нее он возлагал последние надежды! Конечно, размышлял отец, этот здоровенный нестриженый назарей сделает Суле замечательных детей, а ему, значит, желанных внуков. Пора, пора влить свежую кровь в жилы старинного рода...

Однако он считал зазорным для себя вот так сразу согласиться с предложением какого-то иудея и начал манежиться: мол, он не знает, кто такой Самсон... и мало ли что говорят о его неимоверной силе... вот если бы за его дочь посватался богатырь, могущий избавить жителей Фимнафа от льва, который рыщет неподалеку от виноградников и никому не дает собрать урожай...