Нэнси Като - Все реки текут Страница 2

– Кума! Кума! Вылезайте, приехали. Дальше автобус повезет, мы в горы не ездим.

Дели принялась собирать разложенные по всему купе вещи: перчатки, ящичек с фруктами, журнал «Для вас, женщины». Вытащила из-под сиденья пузатый саквояж, в котором лежали запасная пара чулок, носовые платки, нижние юбки и туфли на смену; надела новую соломенную шляпу с черными лентами. Эту шляпу купил ей в Мельбурне адвокат – совсем незнакомый, но великодушный человек. Дели долго отказывалась, но он настоял, сказав, что дает ей деньги в долг, а когда они покончат с оформлением наследства, переходящего к ней после смерти отца, она при желании сможет отдать ему долг. И он прибавил к шляпке пару перчаток и туфли.

Здесь, в Австралии, ей на удивление везло на добрых людей. Миссис Браунлоу, которая заботилась о ней всю дорогу до Гулберна – там Дели пересела на другой поезд, – буквально силой впихнула ей саквояж с вещами, отдала даже одно из своих платьев (оно, правда, оказалось слишком велико) и дорожный плащ. Миссис Браунлоу прониклась к Дели искренним сочувствием, но ее чрезмерная опека утомляла, и девочка даже обрадовалась, когда осталась одна. Но теперь ей опять было не по себе. Вокруг непроглядная темнота, все чужое. Хоть бы дядя Чарльз встретил на вокзале.

Проводник, увидев осунувшееся бледное личико последней своей пассажирки, смягчился:

– Давай свой билет, дочка. И сумку давай. Все собрала? Под сиденьем смотрела?

Она вышла вслед за ним на ледяной ветер. Маленькую станцию освещали два тусклых квадрата фонарей. Навстречу Дели шагнул высокий человек с темной бородой и вислыми усами. На нем было длинное, почти до пят, пальто и широкополая фетровая шляпа.

– Мисс Филадельфия Гордон?

– А вы дядя ей? – вместо ответа спросил проводник. – Мне велено ее из рук в руки передать мистеру Чарльзу Джемиесону из Кьяндры.

– Это я. На вот, держи. И спасибо. – Он быстро вложил что-то в руку проводника и повернулся к Дели.

– Как ты, девочка? – Нагнувшись, он поцеловал ее, пощекотав усами.

Она робко улыбнулась. Чарльз Джемиесон приходился ей дядей не по кровному родству, а как муж маминой сестры. Но из всех родственников – а их у нее почти не осталось – он первый, кого она встретила на этой новой, незнакомой земле.

Дядя с удивлением оглядел ее.

– Значит, ты и есть Филадельфия? Я думал, ты совсем маленькая, по колено мне или, может, чуть повыше.

– Но, дядя, мне скоро тринадцать. И потом, у меня рост большой. Мама говорит, – она запнулась, и слезы, с которыми она недавно справилась, думая о предстоящей встрече, готовы были снова хлынуть из глаз. – Ма-мма говорила, что я слишком быстро вытянулась.

Дядя Чарльз поставил сумку на землю и, притянув к себе руку Дели, легонько похлопал по ней пальцами.

– Я надеюсь, тетя Эстер заменит тебе мать, моя девочка. Я, то есть мы, так ждали тебя. Для начала, конечно, подкормим немного. Тетя у тебя отменная стряпуха.

Дели была рада, что он не заговорил о крушении, а то она бы непременно разрыдалась.

Пока шли до гостиницы, она успела рассказать, как добиралась в фургоне с Южного побережья до Мельбурна, и о своем товарище, моряке, благодаря которому выжила – из всех, кто плыл на пароходе, спаслись они вдвоем. Но она ни словом не обмолвилась ни о мучительных днях, проведенных на берегу, ни о призраках, медленно встающих из волн, которые до сих пор являются ей в кошмарных снах.

Было очень холодно. Едва Дели и дядя Чарльз вышли из-под навеса станции на открытую улицу, на них набросился ураганный ветер, сухой, колючий, он пронизывал насквозь, не считаясь с плащом миссис Браунлоу.

Над гостиницей Дели заметила вывеску: «Привал». Ну и название! Ей снова стало не по себе: чужая, непонятная страна.

– Дилижанс у нас в шесть утра. Так что успеем соснуть, – сказал дядя.

Когда ее разбудили, было еще темно. Путаясь спросонья в рукавах, Дели при пламени свечи натянула платье и принялась за завтрак: обжигающе горячий чай и пережаренный хлебец, на котором лежало несколько здоровенных кусков соленого и крепкого, с холода, масла.

Еще окончательно не проснувшись, Дели побрела вслед за дядей Чарльзом к. ярко освещенному дилижансу.

Сумрачное небо пока хранило свой звездный узор. Горизонт закрывали огромные причудливые тени. Небо словно поднялось выше, а все воздушное пространство под ним заполнилось холодом – промозглым и беспощадным.

Дилижанс тронулся и быстро покатил по дороге. Холод прогнал остатки сна, и Дели вдруг почувствовала такое волнение, что стало трудно дышать. Как чудесно ехать на рассвете, все равно куда, лишь бы видеть этот завораживающий, ни на что не похожий свет, возвещающий рождение дня, вобрать его в себя, слиться с ним.

Они с дядей Чарльзом молчали уже довольно долго, и Дели решилась прервать это молчание.

– Дядя Чарльз, расскажите о своем золотом руднике, – попросила она.

Чарльз Джемиесон, не ожидавший такого вопроса, даже растерялся.

– Ну… что тебе рассказать… – он подозрительно покосился на трех мужчин, которые ехали вместе с ними; у всей троицы грубые, заросшие лица, мешковатая, изрядно обтрепанная одежда. – Рудник – слишком сильно сказано, – нарочито громко заговорил он. – Так, домываю старый кьяндринский песочек. Все хорошее давным-давно выбрали. Иной раз повезет – попадется капелюшечка, но такой мизер. В общем, пустое это занятие: времени уйму убил, а пользы чуть.

Он повернулся к Дели и многозначительно подмигнул ей. Сбитая с толку его объяснением, Дели решила сменить тему.

– А горы здесь какие? Высокие, со снежными вершинами, как в Швейцарии?

– Ты что же, в Швейцарии была? – заинтересовался дядя Чарльз.

– Нет. Папа был. Он поднялся на самую вершину Юнгфрау, а потом прислал мне открытку с ее видом. У нее высота 13,677 футов. Папа несколько раз брал нас с собой в горы на север Англии. Он обещал свозить нас… – Она запнулась, глаза снова наполнились слезами: из всех «нас» осталась она одна.

Дядя, успокаивая, легонько похлопал ее по руке.

– Как-нибудь выберем денек, свожу тебя в горы. Правда, от Кьяндры они далековато. Да их и горами-то трудно назвать, скорее, холмы, хотя высота приличная: до пяти тысяч футов доходит. А сегодня гору Косцюшко увидишь, мы ее скоро проезжать будем.

Дели стиснула дядину руку: какой он молодец, что не напоминает о ее горе. Тот окинул ее внимательным взглядом.

– Я тебя вечером и не разглядел как следует. Надо же: волосы черные, а глаза синие. Я всегда мечтал о такой дочке.

– Они не черные, просто темные очень. А у вас дочек нет?

– Нет. Сын есть, пятнадцать скоро стукнет. Я, то есть мы, очень хотели дочку, но так и не получилось. У твоей тети не все в порядке со здоровьем, мама тебе, верно, рассказывала. Я так обрадовался, что ты будешь с нами жить, Филадельфия!