Филиппа Карр - Слезы печали Страница 2

Я прекрасно помнила обстоятельства нашего бегства во Францию, да и кое-какие события, происходившие до этого, ведь мне было тогда уже десять лет. В моей памяти запечатлелся Фар-Фламстед и ужас, который царил в доме, в ожидании прихода солдат. Я помню, как мы прятались от них, как мне передавался страх взрослых, в который я верила лишь отчасти. Потом, я помню, родился ребеночек, и моя тетушка Анжелет отправилась в рай (так мне это объяснили). А затем — наше бесконечное путешествие в Тристан Прайори, воспоминания о котором до сих пор волнуют меня, хотя мы покинули его семь лет назад. Моя нежная бабушка, мой добрый дедушка, мой дядюшка Фенн… все они навсегда сохранились в моей памяти. Я помню, как к ним приезжал из замка Пейлинг дальний родственник Бастиан, все время пытавшийся уединиться с мамой. Потом все изменилось. Приехал мой отец. До этого я никогда не видела его. Он был высокий, широкоплечий, его можно было испугаться, но я не испугалась. Мать учила меня: «Если ты чего-то боишься, то просто стой и гляди в упор на то, что тебя пугает, и скорее всего окажется, что бояться нечего». Поэтому я посмотрела прямо в лицо этому мужчине, и оказалось, что мать говорила правду: я обнаружила, что он очень любит меня и счастлив оттого, что я существую.

Мне не хотелось покидать Тристан, да и бабушка с дедушкой были страшно опечалены нашим отъездом, хотя пытались этого не показывать. А потом мы вышли в море на борту небольшого суденышка, и путешествие это было довольно неприятным.

Наконец, мы прибыли во Францию, где нас встретили какие-то люди. Я помню, что меня укутали в плед, взяли на руки и в темноте повезли к замку Контрив, где я и живу до сих пор.

Замок Конгрив! Это звучит весомо и внушительно, но вряд ли подобное сооружение заслуживает столь громкого названия. Оно больше похоже на довольно беспорядочно выстроенный большой сельский дом. Правда, по четырем углам здания действительно торчат четыре похожие на перечницы башенки, и оно окружено валом. Комнаты здесь с высокими потолками, сложены из громадных камней, и зимой в замке очень холодно. Вокруг — земельные угодья, на которых трудится семейство Ламбаров, проживающее в расположенных неподалеку хижинах и снабжающее нас хлебом, маслом и овощами.

Друг нашего отца предоставил в наше распоряжение замок Конгрив вместе с двумя служанками и одним слугой-мужчиной. Замок должен был служить нам убежищем до тех пор, пока, как принято было говорить, Англия не образумится. Мать объясняла мне и Лукасу, что мы должны быть благодарны и за это: нищим не приходится выбирать, а раз мы бежали из собственной страны и смогли взять с собой очень немногое из своего имущества, то определение «нищие» вполне к нам относилось.

Это место было довольно подходящим для подрастающих детей. Мы с Лукасом очень интересовались свиньями в свинарниках, козами, которые паслись на окрестных лугах, и курами, считавшими внутренний двор своей территорией. Ламбары — отец, мать, трое дюжих сыновей и дочь — относились к нам весьма доброжелательно. Они любили наших малышей и много возились с ними.

Наша мать подолгу задерживалась в замке лишь в связи с рождением очередного ребенка, и это были счастливые времена, но я постоянно ощущала ее напряжение, связанное с тем, что ее муж был вдали от нее. Он входил в свиту короля, и никогда нельзя было точно знать, где он находится, поскольку Карл скитался из страны в страну в поисках убежища и поддержки, необходимой, чтобы снова занять принадлежащий ему по праву трон. Будучи одним из его главных военачальников, наш отец не мог надолго покидать монарха, и мать, как только появлялась возможность оставить новорожденного младенца на чужое попечение, уезжала к отцу.

Мама объяснила это мне, чтобы я, в свою очередь, растолковала это остальным детям:

— Здесь, в замке Конгрив, вы в полном достатке и безопасности, но ваш отец должен быть подле короля, который постоянно меняет свое местопребывание. Я нужна твоему отцу, Арабелла, а, поскольку у меня есть ты, я спокойно могу оставить младших детей на твое попечение.

Конечно, это мне льстило. Мама хорошо меня понимала, так как, видимо, я была очень похожа на нее — ту, какой она была в моем возрасте. Мне приятно было сознавать, что на меня полагаются. Я обещала ей позаботиться обо всем в ожидании счастливых дней, когда король займет свой трон и мы вернемся в Англию.

Итак, мы вели спокойную жизнь в замке Конгрив, где у нас была гувернантка, приехавшая из Англии во Францию еще до Великой Смуты. Она была рада оставить работу во французской семье и поселиться у нас, хотя мы, вполне понятно, не могли пока платить ей достойное вознаграждение. Его она должна была получить в тот радостный день, наступления которого мы ждали с таким нетерпением. Мисс Блэк была дамой средних лет, высокой, тощей и очень ученой — дочерью священника. Она часто говорила нам, как рада тому, что покинула Англию до того, как страна покрыла себя позором, и горевала о том, что ей, наверное, не удастся дожить до дня реставрации монархии. Как гувернантка мисс Блэк нас вполне устраивала. Мы научились читать, писать, считать, учили латынь и греческий. По-французски мы говорили свободно. Кроме того, она учила нас правилам хорошего тона, благородным манерам и английским народным танцам.

Мать была как нельзя более ею довольна и сказала, что мисс Блэк для нас — это просто Господне Благословение. За глаза мы с Лукасом так и называли гувернантку — «Благословение». Признаться ей в этом мы не решались, испытывая перед ней благоговейный трепет.

Медленно тянулись жаркие, сонные летние дни. Даже сейчас, услышав кудахтанье кур, почуяв доносящийся из хлева или свинарника запах, я мгновенно вспоминаю те дни в Конгриве, которые, как я уже потом поняла, были самыми безмятежными в моей жизни. В свое время мне думалось, что это будет длиться вечно и мы состаримся здесь в ожидании реставрации монархии.

Солнце ярко светило, дни казались недостаточно долгими, а я всегда находилась в центре событий. Я руководила играми, заключавшимися большей частью в постановке спектаклей, так как мне нравилось заниматься именно этим. Я была Клеопатрой, Боадицеей и королевой Елизаветой, не останавливаясь в случае необходимости и перед «переменой пола», если главным героем пьесы был мужчина. Бедняга Лукас время от времени пытался протестовать, но, поскольку именно я решала, что мы будем играть, главная роль неизменно доставалась мне. Помню, как хныкали Дик и Анджи: «Ой, мне надоело быть рабом!» Бедняжки, они были гораздо моложе нас с Лукасом, и мы, старшие, искренне считали, что делаем мелюзге большое одолжение, разрешая ей принимать хоть какое-то участие в наших играх.