Елена Арсеньева - Загадка старого имения Страница 2

– Тебе велено было почту кому нести? – спросила Зосимовна, приподнимая брови, отчего они зашевелились, как две черные гусеницы, готовые вползти под темный ее повойник.

– Тебе, Зосимовна, – отозвался Федотка, глядя исподлобья.

– А ты кому понес, пащенок?

– Зосимовна, ты что? – удивилась Липушка. – За что ты на него гневаешься? Письмо мое, что ж такого?

– Ах так! – подбоченилась Зосимовна. – Ваше, значит? Так чего ж вы с этим письмом ко мне бежите, чего жалуетесь? Сидите с ним, ежели оно ваше, и сами думайте, чего дальше делать и как теперь быть! – И она с самым сердитым видом ушла в дом.

Липушка ошеломленно хлопала глазами.

Федотка постоял-постоял, потом опустил на траву мешок, держать который ему было, видимо, уже невмочь, и сказал:

– Слышь-ка, барышня Липиада Андревна… вроде на деревне говорят, вы теперь наша хозяйка, ну, с тех пор, как барин помер?

– Конечно, я, а кто ж еще? – непонимающе посмотрела на него Липушка.

– А коли так, чего ж вы дозволяете Зосимовне над собой измываться?! Меня тятенька, бывает, выпорет за ослушание, мамка заушину даст, но чтоб нарочно измываться… Где ж на белом свете такое видано? Забылась Зосимовна, что ль?

У Липушки повлажнели голубые глаза, однако она вскинула голову и дрожащим голосом проговорила:

– Как ты смеешь, Федотка, мне такое говорить? Говоришь, Зосимовна забылась, а сам-то?

– Эх, барышня! – глубоко вздохнул Федотка. – Я-то жалеючи, а Зосимовна – нет. Глядишь, она вас со свету сживет и сама в Протасовке засядет владычицей. Тут-то нам всем и придет мертвый конец.

Он жалобно шмыгнул носом и, повернувшись к Липушке спиной, побрел к воротам, понурясь и загребая ногами.

Липушка растерянно смотрела ему вслед, потом вдруг крикнула возмущенно:

– Да как ты смеешь! Да ты ничего не понимаешь! Да ты ничего не знаешь! Нет, ну как ты смеешь?! Да кабы вы знали… кабы вы все знали! Ну почему, почему все меня только ругают и никто не хочет понять?! Да неужели нет у меня на всем свете ни единого друга, который подал бы мне помощь?!

– Если позволите, я буду вашим другом и подам ту помощь, которой вы желаете, – раздался в эту минуту женский голос, и Липушка так и подскочила от неожиданности.

Она изумленно обернулась и увидела высокую девушку, а может быть, молоденькую даму, одетую в серое платье и серую епанчишку, в сером же капоре и с серым небольшим саквояжем в руках. По цвету одежды ее можно было принять за призрак – или путешественницу, потому что наши дамы, отправляясь в дальний путь, предпочитают надевать на себя самые что ни на есть немаркие, невзрачные одеяния. Впрочем, поглядев в лицо этой дамы или девицы, никто не назвал бы ее невзрачною. И это при том, что глаза у нее тоже были серые, а видные из-под глубоко надвинутого капора волосы имели пепельный оттенок. Было ей, судя по всему, немало за двадцать, однако старой девою назвать ее никто бы не решился, настолько яркими и выразительными были ее черты!

– Кто вы, сударыня, и как попали сюда? – удивленно вскинула брови Липушка.

– У моего экипажа сломалось колесо в версте отсюда, как раз за мостом, я и пришла пешком, – ответила незнакомка. – Не будете ли вы так любезны и не распорядитесь ли послать туда людей и телегу?

– Ах! – воскликнула Липушка. – Я тотчас велю людям, чтобы спешили к вашему экипажу! Вы, должно быть, ехали к Полуниным? Их имение в трех верстах от нашего, вон за той дубравой, – показала она рукой. – Они гостеприимные господа, вы будете очень довольны приглашением… Но только Николай Алексеевич и Ольга Васильевна теперь в отъезде, гостят в городе, а вы к кому же направляетесь, не к Николаю ли Николаевичу?

В голосе ее промелькнула опаска, которую гостья тотчас развеяла:

– Я приехала на почтовых, а с господами Полуниными не имею чести и счастья быть знакомою. Я прибыла к вам… ежели вы – Олимпиада Андреевна Протасова.

– Это я, в самом деле, – кивнула изумленная Липушка. – Но кто вы, сударыня?

– Вы знаете меня, – улыбнулась дама, а может, девица. – Если не лично, то понаслышке. Я вижу в ваших руках свое письмо… обычное дело, что почта неприлично задерживается! Я прибыла по приглашению вашего батюшки, Олимпиада Андреевна. К несчастью, разные обстоятельства задерживали мой выезд… потом я услыхала о кончине Андрея Андреевича. И отправилась в путь. Мое имя – Александра Даниловна Хорошилова.

– Александра Даниловна… – припоминая, пробормотала Липушка. – Боже мой, вот так чудеса! Так вот вы какая! Но отец покойный называл вас Сашенькой, и я воображала вас совершенно иной… конечно, вы именно Александра, может быть, Александрина, но не Сашенька. Сашенька – несмышленыш, а вы, наверное, так же умны, как и красивы.

– А я воображала вас совершенно такой, какая вы есть, – с теплотой в голосе произнесла Александра. – С такими же золотыми волосами и голубыми глазами. Вы в точности такая, какой… – Краткую заминку после этих слов мог бы уловить только очень чуткий слух, тем паче что Александра заговорила почти тотчас: – Какой и должна быть девушка, которая носит имя Липушка.

– А вот я имя свое недолюбливаю, – улыбнулась молодая девушка. – Но скажите, бога ради, вы говорите, что отозвались на приглашение папеньки, а разве моего собственного письма вы не получили?

– Нет, только письмо вашего батюшки… это произошло накануне смерти моего батюшки, Данилы Федоровича Хорошилова. Матушка моя умерла давно…

– Ах, какое несчастье! – сочувственно воскликнула Липушка. – Моя маменька тоже покинула сей мир восемнадцать лет назад, произведя меня на свет. Значит, обе мы сироты! Папенька перед смертью заклинал не оставить вас. Он много говорил о вашем батюшке, которому был стольким обязан и которого так и не удосужился достойно отблагодарить. Поэтому я просто не могла не исполнить его последней воли и не написать вам. Не пойму, как могло пропасть письмо?

– Увы, это нередко случается. Но что же именно говорил господин Протасов о моем отце и обо мне? – спросила Александрина, глядя на Липушку своими прекрасными серыми неулыбчивыми глазами. Похоже, глаза эти многое видели и понимали, однако постигнуть их выражение стороннему наблюдателю было бы затруднительно из-за необычного странного опалового блеска, который словно зеркало отражал чужие взгляды и всякие попытки проникнуть в душу девушки.

– Ну, папенька говорил, чтобы я считала вас за сестру, и добавлял, что Данила Федорович был прекрасный, очень добрый человек, всегда готовый выручить из беды даже незнакомца, а уж если речь шла о друге, то его доброте не было меры.

– Это правда, – и он был именно таким. И я счастлива, что господин Протасов смог это понять и оценить – пусть даже и накануне кончины.