Патриция Поттер - Радуга Страница 2

— Но…

Обычно бесстрастный голос Альмы был жутким от боли и ненависти.

— Они выставят ее на аукционе, одинокую, запуганную. Чтобы продать, как лошадь, или как мула, или… — она не могла говорить. Она годами скрывала свои чувства, унижения, обиды, прислуживая человеку, которого презирала, и все теперь заканчивалось трагедией. Ничто больше не имело значения. Она посмотрела на девочку без матери, которую однажды пожалела. Она старалась дать этому ребенку хоть немного любви, и все ее попытки привели к тому, что теперь продают ее собственную дочь, единственную отраду в ее жизни, полной отчаяния.

Мередит почувствовала, как рушится ее мир. Альма и Лиза были единственные родные ей души, их дружба была единственным блаженством в ее одинокой жизни.

— Я скажу папе, — сказала она. — Может быть, он изменит свое решение.

И Мередит, несмотря на свой страх, попыталась это сделать. Как она старалась, а ведь колени у нее дрожали и сердце прыгало в груди!

— Она моя подруга, — сказала Мередит.

— Рабы — не друзья, они — собственность, которую продают и покупают, — ответил отец, — И чтобы больше я об этом не слышал.

— Ну пожалуйста… я сделаю что-нибудь. Я всегда буду себя хорошо вести. Если ты хочешь, я никогда больше не буду с ней разговаривать.

— Хватит! — заорал отец. — Марш в свою комнату! Мередит храбро стояла на своем.

— Но…

Отец грубо схватил ее и потащил в комнату. Там он задрал ее платье и нижнюю юбку, Мередит закусила губу. “Я не заплачу. Нет”. Тяжелые удары отдались резкой болью, но, хотя в глазах стояли слезы, ни звука не сорвалось с ее губ. В конце концов, удары прекратились, и она услышала звук удаляющихся шагов, как открылась и закрылась дверь и ключ повернулся в замке.

Девочка долго лежала на кровати, слезы текли по щекам, сердце ее ныло от боли. Наконец, она поднялась и подошла к креслу у окна, откуда хорошо видна была дорога, ведущая к дому. Она попыталась сесть, но было очень больно, и она продолжала стоять, глядя сквозь ветки дерева, затенявшего комнату.

Мередит не знала, сколько прошло времени. Вдруг она увидела подъезжающий фургон. Из него вышел неопрятный толстый человек и о чем-то коротко переговорил с надсмотрщиком. Через несколько минут появилась Лиза с заплаканным лицом, и ее посадили в фургон. Потрясенная, Мередит увидела цепь вокруг Лизиной лодыжки.

— Мама! — пронзительно закричала ее подруга. — Мама! — Мередит увидела, как выбежала Альма, но ее тут же перехватил надсмотрщик и сбил ударом на землю.

— Мисс Мерри! — закричала из фургона перепуганная девочка. Мередит почувствовала, как на куски рвется ее сердце. Она должна бежать к Лизе, помочь ей. Она открыла окно, вылезла на одну из веток большого дерева и в мучительном страхе стала спускаться вниз. Но рука сорвалась, она закричала, падая с ветки вниз, и ее крик смешался с криком Лизы.

ГЛАВА 1

“Лаки Леди”,

Новый Орлеан, 1855

Квинн Девро оглядел просторную каюту на речном пароходе. После восьми лет ада, который Квинн пережил, эта каюта казалась ему эдемом. Он часто спрашивал себя, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к ее роскоши.

Квинн сам обставлял свою каюту. Центральное место в комнате занимала большая кровать, напоминая ему, однако, лишь о ночах, когда вместе с другими каторжниками он был затиснут в тюремный фургон. Книги, собранные им в годы тоски и одиночества, стояли рядами вдоль отделанных красным деревом стен. Мягкая удобная мебель приветствовала тех немногих посетителей, которых он допускал сюда. В углу помещался шкафчик, хранивший самые изысканные вина.

Вдоль двух стен каюты располагались окна, широкие просторные окна, которые можно было открыть навстречу свежему бризу, дующему с океана или с реки.

В центре задней стены висела картина, писанная масляными красками, — изображение радуги; его глаза часто останавливались на этом холсте, и странное чувство неудовлетворенности терзало его тогда. Казалось, проклятая картина временами дразнила его.

Квинн стряхнул меланхолию, пытаясь восстановить обычные ощущения, которые он испытывал всякий раз, входя в свою каюту, — то спокойное и глубокое удовольствие, которое совсем недавно вернулось в его жизнь. Когда-то он думал, что всякое удовольствие, радость были вытеснены, выбиты из его жизни. Это было в годы, проведенные им в Австралии на дорожных работах, к которым приговорил его суд. Тогда он был уверен, что так и умрет, не ощутив на губах вкуса свободы.

Даже после чудесного спасения он не был уверен в том, что когда-нибудь сможет испытать какие-нибудь иные чувства, помимо. ненависти и горечи. Но медленно, очень медленно, некоторая доза покоя, если не счастья, просачивалась и в его жизнь. Тайное сотрудничество с Подпольной железной дорогой за последние три года ослабило страшное напряжение, которое в течение долгих месяцев после возвращения в Америку еще держало его в тисках. Временами Квинн даже чувствовал возобновлявшийся вкус к жизни, но всегда был осторожен. Одна ошибка — и он опять будет в тюрьме или погибнет. Последнее, он уже понял это, было предпочтительнее. Он никогда больше не будет страдать в тюрьме. Никогда.

Раздался резкий стук в дверь. Кэм! Только Кэм мог стучать с таким нетерпением и даже со сдержанной яростью, что выдавало в нем бывшего раба.

— Войдите, — крикнул Квинн, развязывая цветистый платок на шее и с раздражением бросая его на стул.

Дверной проем заполнила огромная черная фигура. Кэм был очень большим, на три дюйма выше, чем Квинн, который и сам возвышался над большинством мужчин.

— Особый груз уже на борту, — доложил Кэм.

— В какой он был форме?

— Не в лучшей, капитан.

— Пассажиры все?

— Некоторых еще нет.

— Никто не выглядит подозрительно?

— Двое. Я их видел раньше, и они глазеют.

— Придется отвлечь их игрой в картишки.

— Да, сэр, — Кэм едва заметно улыбнулся. Он начал улыбаться только через год после того, как его купил Квинн Девро. Кэм понял, что можно будет верить слову Квинна не раньше, чем он получит документ, удостоверяющий его освобождение от рабства. Теперь он мог бы отдать жизнь за своего бывшего владельца. Капитан Девро вернул ему душу.

— Есть еще какие-нибудь интересные пассажиры? — спросил Квинн с видом полного безразличия.

Кэм с любопытством относился к капитану Девро. Этот человек носил маску циника, но под ней скрывал жажду справедливости и сердце, которое очень часто болело за других. Кэму потребовалось немало времени, чтобы понять это да иногда и в его душу закрадывалось сомнение, особенно когда получал от капитана порцию едкой шутки. Он часто думал, что, наверное, никогда не поймет этого человека. Он сомневался, удастся ли это хоть кому-нибудь.