Жюльетта Бенцони - Изгнанник (LExilé) Страница 2

Остановившись у извилистого берега пруда, Гийом задумался, вспоминая этот недавний разговор, но раскат грома привел его в чувство. Сахиб вздрогнул, сердито заржал и едва не закусил удила, но хозяин твердой рукой удержал его.

— Нам пора в укрытие, — пробормотал Гийом, а с неба уже упали первые крупные капли дождя. После короткого галопа и жеребец, и его всадник оказались под стрельчатым сводом старинного барбакана.

Перед ними мгновенно появился мужчина и загородил им путь. Седые волосы и борода превращали его в старика. Но это был детина ростом более шести футов, похожий на дубы Экува. В его силе сомневаться не приходилось.

— Куда вы направляетесь, месье? — грубо спросил он.

— По-моему, это очевидно, не так ли? Вы, должно быть, Морель, интендант господина бальи де Сен-Совера?

— Это так.

— А я господин Тремэн из поместья «Тринадцать ветров», что возле Сен-Ва-ла-Уг. Будьте любезны сообщить о моем приезде вашему хозяину. Я хочу с ним поговорить.

Одним взглядом интендант оценил и красоту коня, и безупречную посадку всадника. Только потом он посмотрел на узкое лицо с высокомерным носом, черты которого были словно высечены из старого дерева. Хищные глаза сверкали и смотрели властно. Морель увидел и большие худые мускулистые руки, широкие плечи под плащом, небрежно откинутым назад и не скрывающим хорошо сшитый сюртук и белоснежную сорочку. Заметил он и короткие жесткие рыжие волосы с сединой на висках.

Осмотр не дал отрицательных результатов, но интендант по-прежнему преграждал Гийому путь.

— Господин бальи никого не принимает. Он не желает никого видеть. Прошу простить меня, месье. Я всего лишь выполняю приказ.

— Уверяю вас, меня он примет, если только он не самый неблагодарный человек на свете. Прошу вас взять на себя труд и хотя бы сообщить ему мое имя. Меня зовут Тремэн!

Мужчина опустил руки, явно колеблясь, но тут прибежал мальчик. Он был очень красив: абсолютная чистота черт и черные завитки волос придавали ему сходство с греческим пастухом. Встав на цыпочки, он сказал что-то на ухо интенданту. Тот пожал плечами, но освободил дорогу.

— Въезжайте, месье, кажется, вас ждали. Вы можете доверить мне вашего коня. Я сумею о нем позаботиться. Гроза явно заставляет его нервничать...

— Да. Будьте с ним осторожны! Его зовут Сахиб.

— Не беспокойтесь! Он хотя бы не промокнет.

Гийом спешился, а Морель одной рукой умело взял поводья, а другой погладил жеребца по голове, прежде чем увести к строению, где, должно быть, располагалась конюшня.

Дождь уже лил как из ведра, барабанил по разбитым и заросшим травой плитам большого двора. Но подросток как будто не обращал на это внимания, хотя на нем были только коричневые короткие штаны и распахнутая на груди рубашка. Заметив, что гость опирается на трость и слегка хромает, он пошел перед ним неторопливым шагом, чем вывел Тремэна из себя.

— Я не инвалид! — крикнул он. — Беги! Я пойду за тобой и не заблужусь.

Мальчик стрелой пролетел через двор и словно часовой остановился возле открытой боковой двери. Он дождался, чтобы гость вошел внутрь. Тремэн оказался в совсем маленьком и плохо освещенном вестибюле. Такие помещения обычно используют, когда в одиночестве возвращаются с охоты, чтобы не нести грязь на мраморный пол центрального входа. С одной стороны располагалась дверь в кухню, с другой — в просторную гостиную, которая в прошлом была роскошной. Об этом можно было догадаться по потемневшему золоту на резном дереве, по облупившейся росписи больших панно в стиле Лебрена. На сохранившейся росписи можно было разглядеть лесные божества, танцующие на заросшей мхом поляне. Две люстры с разбитыми хрустальными подвесками свисали с кессонного потолка, чье богатство красок не смогла уничтожить ярость секционеров из Алансона.

Остатки мебели были собраны в одном конце гостиной возле красивого мраморного камина, чьи кариатиды лишились лиц под эгалитарной массой какого-нибудь санкюлота[2]. Это были в основном реликвии, забытые на чердаках, которыми снова начали пользоваться, несмотря на их ветхость. Но Гийом этого не видел, пораженный открывшейся его взору картиной, почти испанской в своей суровости, которую был бы рад запечатлеть Эль Греко. В старинном кресле с высокой спинкой, из-под ветхой кожи которой проступали пружины, сидел бальи де Сен-Совер, выпрямившись, словно на портрете, и смотрел на Гийома. В своей черной сутане с белым восьмиконечным крестом, который указывал на его чин в Мальтийском ордене, бальи походил на свой собственный призрак. Но никогда еще Тремэн не видел его таким величественным. Побелевшие волосы, синюшный цвет лица, некоторая напряженность черт выдавали страдания и болезнь, но тонкогубый рот сохранил презрительную складку, точеный профиль — свое великолепие, а серые глаза — твердость гранита. Очевидно, если тело и слабело, то душа не потеряла ни грана своей стойкости.

Рядом и чуть позади, положив руку на спинку кресла, стояла женщина с непроницаемым лицом. Высокая, с фигурой хороших пропорций, она была из тех, о ком нельзя сказать, красива она или уродлива. Возможно, скорее все-таки некрасива, несмотря на темные глаза, в которых вспыхивали искры. В любом случае она была импозантной и напоминала ангела смерти за спиной старика. У Гийома возникло именно такое ощущение...

Тремэн еще только входил в гостиную, когда услышал голос старого бальи.

— Итак, господин Тремэн, вам удалось разыскать мое логово. Примите мои поздравления: это не так-то легко. Ведь вы не знали о моем возвращении?

— Знал, и сделать это было куда легче, чем вы думаете. Чтобы узнать новости о вас, мне достаточно было съездить в Карруж Там я услышал, что вы вернулись в ваш семейный замок. Но, впрочем, я был несколько удивлен. Отчего вы не сочли возможным известить об этом ваших друзей из дома «Тринадцать ветров»? Или мы более не друзья? Я готов в это поверить, так как услышал ваше «господин Тремэн». Раньше вы называли меня Гийомом.

Тень улыбки осветила усталое лицо, а рука, изуродованная ревматизмом, указала на старый стул из черного дерева.

— Времена изменились, и я тоже. Зачем мне было демонстрировать мой упадок вам и вашим близким? Мне бы хотелось, чтобы в вашей памяти сохранился мой прежний облик. Но раз уж вы здесь, присаживайтесь! Феодосия принесет нам сидр, чтобы мы выпили за ваш приезд, — он с видимым трудом обернулся к высокой темноволосой женщине. Та молча поклонилась и вышла.

Тремэн проводил ее взглядом, но от вопросов воздержался. Он сел, как ему и было предложено.

— Не уверен, что мой приезд будет вам приятен, господин бальи. Меня привело сюда серьезное дело, и, говоря откровенно, у меня к вам лишь один вопрос. Где он?