Персия Вулли - Гвиневера. Осенняя легенда Страница 20

Мы поговорили с виноделом, потом с Гвином, спустившимся из укрепления на вершине Тора, и вместе пошли перекусить в таверну у пристани, дружески болтая и любуясь, как водоплавающие птицы опускались на озеро, поднимались вновь и сбивались в большие стаи по берегам. Когда настало время уезжать, Ланс отправился за лошадьми, а я сообщила Гвину, что довольна своей Этейн. Лицо коротышки осветилось гордостью.

Но когда бретонец привел наших скакунов, Этейн была беспокойна, и от нервозности ее глаза подернулись белым. Ланс хмурился и, подведя ко мне беспокойное животное, объявил, что нам следует немедленно уезжать. Гвин склонил набок голову и протянул на прощание руку, но Ланс ограничился только кивком.

Мы молча ехали домой, и все мои попытки завязать разговор наталкивались на мрачную замкнутость бретонца. Наконец я оставила надежду его расшевелить, понимая, что он занят решением очередного философского вопроса.

Когда мы подъехали к броду, Ланс внезапно повернул на тропинку, ведущую вдоль реки, и направил лошадь к краю луга. Привязав кобыл к ивам, он обошел мою, чтобы помочь мне спуститься.

Я озадаченно посмотрела на него. Все эти годы мы не ложились в постель по его, а не по моему желанию. Но сейчас в его глазах был явный призыв, и мое сердце учащенно забилось.

Он обхватил меня за талию и приподнял с седла. В его руках я казалась легкой, как пушинка, и чувствовала себя спокойной и уверенной. Даже когда я коснулась земли, он не отпустил меня, а повел через ивы к воде.

– Мне надо тебе кое-что сказать. Нечто неприятное, – его голос сделался хриплым, и я слегка отстранилась, чтобы разглядеть его лицо, но Ланс резко притянул меня снова. – Не смотри на меня. Иначе я не найду слов.

Мы продолжали идти рядом, обняв друг друга за талии, и я склонила голову ему на плечо. Тишину нарушало лишь негромкое журчание потока. Мы подошли к плоской скале, выдающейся в воду. Ивовые ветви, склоняясь над нами, образовывали что-то в виде арки грота. Над рекой взад и вперед летала разноцветная стрекоза. Я уверяла себя, что в таком мирном месте не может произойти ничего ужасного.

Мы сели, прижавшись друг к другу, как дети, я уютно примостилась рядом с Лансом, а он с отсутствующим видом поглаживал меня по волосам. Прошло немало времени, прежде чем он заговорил, и его тихий голос доносился, будто издалека.

– Помнишь, когда я уехал из Камелота, после того как появился Мордред, то пообещал, что если понадоблюсь, тебе стоит только позвать, и я примчусь, где бы ты ни была и откуда бы ни окликнула.

Я молча кивнула, вспомнив о нашем расставании и об охватившей меня потом боли утраты.

– Я блуждал повсюду… направился к Кентербери, вдоль Саксонского побережья к Корнуоллу, потом в Уэльское королевство… но твой образ преследовал меня. Днем и ночью я думал только о тебе… и тобой я кончал молитву. Даже во сне ты всегда была со мной. А потом я приехал в Карбоник, чтобы узнать, как поживает увечный король Мертвой земли…

Я вся напряглась, и в памяти возникло наглое смазливое лицо Элейн.

– Не сомневаюсь, что рыжеволосая уступчивая дочь Пеллама оказала тебе радушный прием. – Я выпрямилась, и во мне проснулась ужасная ревность. Ланс быстро повернулся и внимательно посмотрел на меня, и все мысли об Элейн тут же улетучились. Он сжал мое лицо ладонями и заговорил чуть ли не шепотом:

– Тогда я выпил слишком много и решил, что это долгожданное послание от тебя… Когда ее служанка Бризана подала мне пахнущий лавандой платок и сообщила, что госпожа ждет, я решил, что мои молитвы услышаны. Я даже не удивился, откуда ты взялась в Карбонике. Не было ни свечи, ни фонаря, ни даже луны за окном… О, Гвен, я не знаю, что было сном, а что явью…

Его глаза потемнели от муки, мы неотрывно смотрели друг на друга, пока смысл его слов доходил до меня. Ланс, который отказывался делить со мной ложе, считая это делом чести, был вовлечен в связь с женщиной, к которой я его давно ревновала.

Боль и понимание, гнев и сочувствие нахлынули на меня. Ланс был мужчиной, как всякий другой, с естественными потребностями, и я не имела права требовать от него верности… Я, которая каждую ночь делила ложе с Артуром.

Но меня задело, что этой девушкой оказалась Элейн. В ней было все, чего недоставало мне – молодость, красота, уверенность, что все мужчины должны в нее влюбляться лишь потому, что она выглядит так привлекательно.

– Наглая дрянь, – выпалила я. – Только и смотрит, с кем бы позабавиться, как будто ее желания должны быть у всех на уме. С самой первой встречи старалась тебя окрутить и, подумать только, преуспела, сыграв на твоей любви ко мне…

Моя злость нарастала, сосредоточилась на девчонке, которая была так уверена, что Ланс когда-нибудь станет ее. Обманув его, она обманула и меня, и за это я ее возненавидела. Я сглотнула ком в горле и отвернулась. Среди камышей у берега металась и неподвижно повисала стрекоза – блестящая точка, – то она здесь, а то ее нет.

– Ну что ж, ничего серьезного не произошло, – проговорила я и тяжело вздохнула, как будто вместе с воздухом хотела избавиться от ярости и боли. – Теперь ты снова здесь и повторять тот ночной загул нет никакой надобности… Конечно, если ты сам этого не хочешь.

– Конечно, не хочу! – в голосе Ланса послышалось искреннее возмущение. – Утром, когда я понял, что произошло, я был просто взбешен. Сказал, что не хочу больше видеть ни ее, ни ее интриганку-заговорщицу служанку и что раздавлю эту надоедливую старуху, если она когда-нибудь еще попадется мне на пути. – Ланс перевел дух и продолжал: – Но на этом, похоже, еще ничего не кончилось. Только что конюх мне сообщил, что Элейн собирается в Камелот… с ребенком, которого она называет моим сыном.

Слова были произнесены спокойно, но вонзились в меня, как острый нож. С новой силой болезненная пустота бесплодия овладела мной – мрачное, холодное отчаяние и горестное понимание того, что мне не дано материнство, которое так легко достается любой коровнице или посудомойке. Эта негодница не только уложила в постель человека, который отказывался со мной переспать, но подарила ему еще и ребенка. Ребенка… дар самой жизни, залог бессмертия. А я не могла его дать ни Артуру, ни Лансу, никому другому.

Я сидела сраженная услышанным и неотрывно смотрела на стрекозу, опустившуюся отдохнуть на камне. В ней не осталось красок, и мир вокруг мертвенно померк.

Постепенно во мне разрасталось понимание, разрасталось изнутри, как болезненная опухоль, заполняя всю до кончиков пальцев. Я вскочила на ноги, что-то прокричала и бросилась к лошадям.

– Гвен! – Голос Ланса долетел до меня, когда я уже отвязала повод и прыгнула в седло. – Гвен, подожди!