Эдвард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпеи Страница 20

– Habet! Habet! (досталось ему!) – вопили они, потирая жилистые руку.

– Non habeo! Лжецы! – проревел трактирщик и с отчаянным усилием вырвался из смертоносных клещей. Вскочив на ноги, еле дыша, окровавленный, истерзанный, он уставился помутившимися глазами на своего врага, который со сверкающим взором и оскаленными зубами отбивался теперь (но отбивался с презрением) от свирепых объятий смелой амазонки.

– Вот это честная игра! – кричали гладиаторы. – Один на один! – И, окружив Лидона и женщину, они разлучили любезного хозяина от приветливого гостя.

Но Лидон, стыдясь своего положения и тщетно пытаясь вырваться из когтей мегеры, засунул руку за пояс и вытащил короткий нож. Взор его был так грозен, а клинок так ярко блеснул, что Стратоника, привыкшая к тому роду боя, который называется кулачным, отшатнулась в испуге.

– О боги! – воскликнула она. – Какой негодяй! У него спрятано оружие! Разве это честно? Разве это благородно и достойно гладиатора? Нет, таких молодцов я презираю!

С этими словами она повернулась спиной к гладиатору и поспешила к мужу, чтобы осмотреть, в каком он положении. Но Бурбо, привычный к подобным потасовкам, как английский бульдог, сумел уже оправиться. Багровые пятна исчезли с его румяных щек, жилы пришли в нормальное состояние. Он отряхнулся с радостным рычанием, довольный, что еще жив, и, смерив взглядом своего врага с ног до головы, проговорил с одобрительным видом:

– Клянусь Кастором! – а ведь ты молодец, гораздо сильнее, чем я воображал! Я вижу, ты человек достойный, – давай руку, герой!

– Молодчина, старый Бурбо! – закричали гладиаторы. – Вот душа-человек! Дай ему руку, Лидон.

– Конечно, дам, – отвечал гладиатор, – но теперь, когда я отведал его крови, мне хочется выпить ее всю до капли.

– Клянусь Геркулесом! – возразил трактирщик. – Очень натуральное чувство для истового гладиатора. Вот что может сделать из человека хорошее воспитание! Дикий зверь и тот не бывает кровожаднее.

– Дикий зверь! Ах ты, дурачина! Да мы легко побиваем диких зверей! – воскликнул Тетред.

– Ну ладно, ладно, – проговорила Стратоника, приводя в порядок свой костюм и приглаживая всклокоченные волосы, – если вы все опять помирились, то советую вам вести себя смирно и прилично, потому что несколько молодых господ, ваших патронов, дали знать, что придут сюда навестить вас: они желают осмотреть вас на досуге, прежде чем назначить ставки на пари для предстоящего большого состязания в амфитеатрах. Они всегда приходят к нам для этой цели, так как знают, что у меня собираются лучшие гладиаторы Помпеи. У нас общество очень избранное, – благодарение богам!

– Да, – подтвердил Бурбо, выпивая чашу, или, вернее сказать, целое ведро вина, – человек, стяжавший столько лавров, как я, может принимать у себя только храбрецов. Лидон, выпей и ты, сын мой. Желаю тебе дожить до почтенной старости, как дожил я!

– Поди-ка сюда, – сказала Стратоника, любовно притягивая к себе мужа за уши – ласка, так мило описанная Тибулом.

– Тише, волчица! Ты хуже всякого гладиатора, – проворчал Бурбо.

– Ну, полно! – И она тихонько шепнула ему на ухо: – Калений только что прокрался сюда, переодетый, с черного хода; надеюсь, он принес сестерции.

– Ого! Я сейчас пойду к нему, а ты пока поглядывай за кубками – не прозевай ни одного. Не давай себя в обман, жена. Положим, они герои, но вместе с тем продувные мошенники.

– Не бойся, олух! – был нежный супружеский ответ, и Бурбо, успокоенный этим уверением, прошел через лавку и скрылся в задних комнатах.

– Итак, милые патроны придут полюбоваться нашими мускулами? – спросил Нигер. – А кто уведомил тебя об этом визите, хозяйка?

– Лепид. Он приведет с собой Клавдия, известного своими пари в Помпее, и еще молодого грека Главка.

– Не хотите ли пари о пари? – предложил Тетред. – Держу двадцать сестерций, что Клавдий будет держать пари за меня! Что ты на это скажешь, Лидон?

– Скажу, что он выберет меня! – отвечал Лидон.

– Нет, меня! – проворчал Спор.

– Дураки! Неужели вы вообразили, что он предпочтет кого-нибудь из вас Нигеру? – проговорил атлет, скромно назвавший себя по имени.

– Хорошо, хорошо, – сказала Стратоника, откупоривая большую амфору для своих гостей, которые устроились вокруг одного из столиков, – вот все вы считаете себя великими людьми и силачами, – а скажите-ка лучше, кто из вас выйдет против нумидийского льва, в случае, если не найдется преступника, который стал бы оспаривать у вас эту честь?

– Раз мне удалось вырваться из твоих ручек, храбрая Стратоника, – сказал Лидон, – надеюсь, я смело могу выйти на льва.

– А скажи мне, пожалуйста, – спросил Тетред, – где та хорошенькая раба – слепая девушка с блестящими глазами? Что-то давно ее не видно.

– О, она слишком нежна для тебя, сын Нептуна[12],– отвечала хозяйка, – да и для нас даже слишком хороша, мне кажется. Мы посылаем ее в город подавать цветы и петь песни дамам: таким образом она зарабатывает нам больше денег, чем здесь, служа вам. Да и, кроме того, у нее есть еще другие занятия, но это остается в тайне.

– Другие занятия! – вмешался Нигер. – Но она еще слишком молода для других занятий.

– Молчи, животное! – крикнула Стратоника. – Ты думаешь, что уж нет других игр, кроме коринфских. Если б даже Нидия была вдвое старше, она и тогда была бы также не достойна Весты, бедняжка!

– Однако послушай, Стратоника, – сказал Лидон, – где это ты раздобыла такую нежную, кроткую рабу? Она больше годится в прислужницы какой-нибудь богатой римской матроне, чем тебе.

– Это правда, – отвечала Стратоника, – и когда-нибудь я надеюсь разбогатеть, продав ее. Ты спрашиваешь, как ко мне попала Нидия?

– Ну да.

– Вот видишь ли, моя раба Стафила… Помнишь Стафилу, Нигер?

– Как же! – такая рослая баба с большими руками и с лицом, смахивающим на комическую маску. Можно ли забыть ее, клянусь Плутоном, у которого она теперь, наверное, состоит в служанках!

– Тсс! Молчи!.. Так вот, Стафила умерла, – большая для меня потеря! И я отправилась на рынок покупать себе другую рабу. О боги! Рабы так вздорожали с тех пор, как я купила бедную Стафилу, а денег у меня было так мало, что я пришла в отчаяние и собралась уже уходить, как вдруг какой-то торговец дернул меня за платье: «Сударыня, – говорит он мне, – не хочешь ли купить рабу дешево? У меня есть девочка на продажу, – почти задаром. Правда, она мала, совсем еще ребенок, зато проворна, скромна, послушна и петь мастерица. Она хорошего происхождения, уверяю тебя». – «Откуда она родом?» – спросила я. «Из Вессалии». – А я знала, что вессалийки ловки и кротки, поэтому и согласилась посмотреть девочку. Нашла я ее почти такой же какова она теперь, немного разве меньше ростом и еще моложе на вид. Она показалась мне тихой, терпеливой и стояла передо мной, скрестив руки на груди и опустив глаза. Я спросила торговца о цене. Она оказалась умеренной, и я тотчас же купила девочку. Торговец привел ее ко мне на дом, а сам мигом исчез. Ну-с, друзья мои, представьте себе мое удивление, когда я убедилась, что она слепа! Ха! Ха! Ловкий мошенник этот торговец! Я побежала к судьям, но негодяй уже скрылся из Помпеи. И вот пришлось мне вернуться домой в очень дурном настроении духа, – могу вас уверить, это отозвалось на бедной девочке. Но ведь она не виновата, что слепа, – уж такой она уродилась. Мало-помалу, однако, мы примирились со своей покупкой. Правда, девушка не была так сильна, как Стафила, и мало приносила пользы в доме, но скоро она научилась пробираться по городу так же хорошо, как будто у нее глаза Аргуса, и однажды, когда она принесла нам горсть сестерций, которые она выручила, как она уверяла, за цветы, нарванные в нашем жалком садике, мы решили, что сами боги послали ее нам. С этих пор мы позволяем ей бродить, куда ей вздумается, наполняя ее корзину цветами. Из них она плетет гирлянды по вессалийской моде, и это нравится здешним щеголям. Помпейская знать полюбила ее, платит ей за цветы гораздо дороже, чем всякой другой цветочнице, а она все деньги приносит домой, чего бы не сделала другая раба. Вот я и работаю в доме сама, но из ее заработков скоро буду иметь возможность купить себе новую Стафилу. Вероятно, вессалийский торговец украл слепую девочку у благородных родителей[13]. Кроме искусства плести венки она поет и играет на цитре, что тоже приносит деньги, а за последнее время… Но это секрет.

– Секрет! – воскликнул Лидон. – Ты, кажется, обратилась в сфинкса?

– В сфинкса? Почему в сфинкса?

– Однако полно болтать, хозяюшка. Принеси-ка нам лучше поесть! Я голоден, – сказал Спор нетерпеливо.

– И я тоже, – отозвался угрюмый Нигер, пробуя свой нож на ладони.

Бравая амазонка отправилась на кухню и скоро вернулась с блюдом, нагруженным большими кусками полусырого мяса. В то время, как и теперь, кулачные герои считали эту пищу самой подходящей для возбуждения силы и свирепости. Они столпились вокруг стола, – мясо скоро исчезло, вино полилось рекой. Оставим пока этих важных деятелей классической жизни и последуем за Бурбо.