Эмма Дарвин - Тайная алхимия Страница 20

Я кивнула.

Мы часто обедали в этой гостинице по дороге из Графтона: улица за дверями кишела повозками, вереницами мулов и путешественников и всем, что только двигалось по дороге на Лондон.

Джон говорил, сощурив глаза, словно все еще ожидал следующей атаки и подсчитывал, сколько человек сможет собрать, чтобы сражаться.

— Это была неплохая позиция, но к тому времени у нас даже некому было держать королевский штандарт. Я нашел его в сточной канаве и прислонил к стене гостиницы. Стрела задела шею короля — рана была несерьезной, но все-таки и он побежал в укрытие. Под конец его светлость Сомерсет двинулся вперед, потому что среди нас не осталось не раненных людей, и был убит, хотя сам сразил четверых, прежде чем пасть. Он был великим человеком. А многих взяли в плен. Было провозглашено, что король — не пленник, но что его верный и преданный кузен Йорк просто спас его от Сомерсета и остальных злых советников.

— И это называется верностью! Но вы не ранены? И ваш отец? И ваши люди?

— Все мы целы. Джозефа Картера из Графтон-Милла стрела задела за бедро — всего лишь царапина.

— Это хорошо, он так недавно женился, и жена его ждет ребенка. Мне бы не хотелось думать о ней как о вдове.

— Такое вряд ли бы произошло. Лучники Уорика стреляли в лордов, находившихся рядом с королем, не в простых людей, и хорошо знали свое дело. Нам не грозила большая опасность.

— Мы должны послать весть моему отцу.

— Да, хотя таких посланий в Кале будет отправлено множество. А поскольку Сомерсет мертв, а Йорк распоряжается королем в Лондоне, ваш отец должен вскоре перестать командовать гарнизоном Кале. Йорк захочет, чтобы Кале и его гарнизон находились в руках его родственника. Он, без сомнения, отдаст гарнизон Уорику, — сказал Джон, встав и потянувшись, а потом неожиданно вздрогнув. — Я должен поесть, помыться и поспать. Кто знает, что случится потом? Его величество король — не такой человек, чтобы самостоятельно сопротивляться человеку вроде Йорка.

— Королева укрепит его решимость, у нее теперь есть сын, за которого надо сражаться, — заявила я.

— Да. Но она ненавидит Йорка, а сейчас еще больше, горюя из-за Сомерсета. Как говорит ваш отец, у нее есть доблесть, которой лишен его величество король, но нет мудрости, чтобы обуздать эту доблесть.

— Знаю. Муж, не должны ли мы позаботиться о собственной защите здесь, в Астли?

— Думаю, это будет мудро, — согласился он, остановившись и держа руку на щеколде. — Говорят, Йорк взял с собой сына Эдуарда, графа Марча. Ему лет десять, не больше, но в нем уже чувствуется порода.

Джон вышел и закрыл за собой дверь.

Томас тяжело вздохнул… Одна его ручка дергалась в пеленках, веки трепетали, как будто ему снилось, что он летящий ястреб.

Ко мне пришло желание, острое, как нож в груди, чтобы он не был тем, о ком я молилась на каждой мессе с тех пор, как узнала, что беременна. Не был тем, за кого я собиралась вознести благодарность завтра, когда услышу, как церковные колокола возвещают о его крещении. Не был тем, в благодарность за которого я преклоню колени перед Богородицей, когда буду в церкви. Я молила о сыне, и мои молитвы были услышаны.

Горячие слезы навернулись на мои глаза, побежали по щекам и упали на лобик ребенка. Что будет с моим сыном? Как он может быть в безопасности в этом мире, где даже мальчиков приводят на битву, где они дерутся и убивают, видя, как короля побеждает и берет в плен его собственный родич?

ГЛАВА 3

Энтони — Первый час[31]

По крайней мере, я не скован.

Только однажды мне связали запястья, и я разозлился не на шутку! Я был зол, взбешен и испуган, как и полагается семнадцатилетнему мальчику. Мой отец тогда посмотрел на меня, нахмурившись. Я замолчал, но подумал — как и любой юноша, — что отцу не понять моего унижения. Его слову, слову рыцаря, поверили, а моему — нет!

Тот, кто услышит эту историю, сочтет ее мальчишескими играми, но страх был настоящим, как и раны. Когда я рассказал об этом Луи, тот засмеялся, как смеялся я сам над доблестными глупостями своего детства, но потом протянул руку через стол таверны и крепко сжал мое предплечье, словно беря на себя и раны, нанесенные моему телу, и раны, нанесенные моей гордости.

Даже сейчас, после того, как я столько узнал о Ричарде, графе Уорике, я гадаю, зачем он сделал то, что сделал той ночью. Йорк хотел защитить королевство во время второго приступа безумия короля Генриха, отдав Кале под командование Уорика, но потом Генрих оправился от безумия, и Йорк перестал быть протектором. Он в бешенстве вернулся в свою твердыню в Дублине и послал сына Эдуарда Марча к кузену Уорику в Кале. Там они затаились, как драконы в логове, нападая на проходившие по каналу корабли, груженные солью, мехами и вином.

Моему отцу было приказано явиться в Сандвич, чтобы именем короля захватить оставшиеся корабли Уорика. Мы сделали это довольно легко, без кровопролития, о котором стоило бы упомянуть, — опытные моряки знали, когда глупо вступать в драку.

— Именем короля! — крикнул я в лицо одному из них. Кровь его так и кипела, хоть он и был разоружен.

— Король — это тот полусумасшедший, которого подпирает на троне ведьма? А его так называемый сын состряпан вовсе не им?

Даже с пленными можно обращаться неучтиво, когда они говорят подобные вещи. Я ударил этого человека по лицу.

— Бросать вызов помазаннику Божьему — все равно что бросать вызов Богу, ты, богохульное отребье! — крикнул я.

Я верил в то, что говорил. И все еще верю.

— Уорик — великий человек, — сказал мой отец, когда неделю спустя мы сидели в лучшей гостинице Сандвича, что недалеко от причала, попивая последнюю чашку вина с пряностями.

Те, кого ранили во время захвата кораблей, уже поправлялись. Люди Кента не поднялись против нас, чтобы поддержать Уорика, как мы боялись, и все было тихо. Мой отец был потрясен, узнав, что все пять кораблей Уорика в плохом состоянии, а «Милость Божью» вообще нельзя спустить на воду. Он задал работу плотникам, а пока мы довольно удобно разместились и хорошо ели-пили, к удовольствию отца и утешению моей матушки. Вокруг было достаточно безопасно, и у нас даже нашлось время совершить небольшое паломничество в Кентербери.

— Но Уорик предпочел бы окопаться в Кале, а не возвращаться, чтобы попробовать залечить раны королевства, — сказал отец. — Он либо будет вести дела на своих условиях, либо не станет делать ничего.

— Господин мой… Сын мой… — произнесла моя мать, вставая. — Я отправляюсь в постель.