Шерри Томас - Не в силах забыть Страница 20

Уголки губ Брайони снова дрогнули. Она поднялась.

— Пойду скажу Саиф-Хану, что он может подавать обед, как только все будет готово.

Лео проводил ее взглядом.

— И почему мы никогда раньше не играли в шахматы? — прошептал он.

Его вопрос был адресован скорее реке и небу, чем Брайони, но она остановилась и повернула голову. Ее точеный профиль отчетливо обозначился на пурпурном фоне горы. Темная прядь упала ей на губы. Потом Брайони отвернулась и продолжила путь, не сказав ни слова.

— Кто учил вас играть в шахматы? — спросил Лео позднее тем же вечером, угощаясь абрикосовым пудингом, приготовленным почти по-английски, но с добавлением розовой воды и кардамона. До того он был слишком занят поглощением обеда: с тех пор как к нему вернулся аппетит, он с жадностью сметал все, что готовил повар.

— Мать Каллисты.

Стемнело. Желтоватый фонарь отбрасывал медные отблески на щеки и волосы Брайони. Лео уже не отворачивался при виде белой пряди в ее густых черных волосах, но так и не привык к этому узкому шраму, разрушавшему ее совершенную красоту.

— Тодди? — Мать Каллисты, вторая миссис Джеффри Аскуит, урожденная леди Эмма Тодд, как гласила надпись на ее надгробной плите, умерла, давая жизнь дочери. Братья Марзден всегда называли ее Тодди.

Брайони удивленно подняла глаза от тарелки с пудингом.

— Вы ее помните? Вам было всего три года, когда она скончалась.

— Я помню ее похороны. Это одно из самых ранних моих воспоминаний: все одеты в черное, а мои братья рыдают.

И одно из первых воспоминаний о Брайони, навеки запечатлевшееся в памяти Лео, пронесенное сквозь призрачную мглу времени.

Брайони была единственным ребенком, который не плакал — даже Лео хныкал от смущения.

— Это все, что вы о ней помните? — В голосе Брайони слышалось то ли облегчение, то ли разочарование.

— Все, что помню я. Мои братья помнят больше. Они рассказывали мне о чудесном костюмированном бале для детей, который устроила Тодди. Братья явились в костюмах рыцарей Круглого стола. Все, кроме меня. Я лежал в плетеной колыбели, изображая священный Грааль.

Младший из пяти братьев, Лео в детстве постоянно служил мишенью всевозможных шуток и острот, впрочем, весьма добродушных.

— Я помню этот бал, — призналась Брайони.

Ее голос изменился и звучал не так отчужденно. Выражение лица смягчилось, стало печальным. Лео никогда прежде не видел тоски в ее глазах.

— Что вы помните?

Она на мгновение задумалась:

— Помню белое бархатное платье, остроконечную шляпу, поясок с колокольчиками — думаю, я была принцессой.

— Надеюсь, рыцари Круглого стола почтительно ухаживали за вами?

— Да, но только потому, что у меня была корзинка с леденцами и цукатами, а еще призы для победителей. — Губы Брайони насмешливо изогнулись. — Рыцари Артура обступили меня со всех сторон.

Странно было слушать ее рассказ о тех временах, которые Лео даже не помнил. Брайони никогда не делилась с ним своими детскими воспоминаниями. В те годы она казалась ему, еще малышу, недосягаемо взрослой, словно никогда не была ребенком или по крайней мере сумела избежать детской неуклюжести и уязвимости.

Брайони ковырнула вилкой пудинг.

— А что еще они помнят о Тодди? — с жадным любопытством спросила она.

— Что она устраивала восхитительные пикники. Хотя тот, что запомнился им особенно ярко, обернулся сущим кошмаром. Уилл упал в ручей, а потом сбросил с себя мокрую одежду и бегал по поляне голым. Похоже, после его за это как следует выпороли.

— Это был мой шестой день рождения, — отозвалась Брайони. — И день прошел замечательно. Ваша матушка подавилась куском цыпленка, когда Уилл пронесся мимо нагишом, но остальные решили, что это была истерика. А потом, когда Уилла увели, мы до конца дня резвились и играли.

Лео не оставляло ощущение, что он забрался на пыльный, затянутый паутиной чердак и открывает один за другим скрипучие древние сундуки, находя там сверкающие россыпи драгоценных камней.

— Братья не рассказывали вам что-нибудь еще о тех временах? — спросила Брайони.

Ее тон живо напомнил Лео, как он сам окольными путями добывал у братьев сведения о соседской девочке: «А как там сестра Каллисты? По-прежнему вскрывает людям животы?»

Но то была другая история. И Лео пришлось выслушать немало насмешек, когда он объявил братьям о своей помолвке. Мэтью прислал телеграмму из Парижа, а Чарли из Гилгита с одной и той же фразой: «О Боже, она Святая Мария, а ты младенец Иисус».

— Они любили вспоминать о первой рождественской пьесе, поставленной Тодди.

— Хм. А мне больше запомнилась ее последняя пьеса о Рождестве. Она где-то раздобыла верблюда для представления. Но верблюду не пришелся по нутру корм, которым попотчевал его наш конюх. Несчастное животное обгадило весь придел, от жуткой вони дамы падали в обморок. Вы помните эту историю?

— Нет. — У Лео не сохранилось воспоминаний о Тодди.

— Вот тогда действительно был сущий кошмар. Из-за этой глупости мой отец страшно разозлился на Тодди. Однако потом, после того как мы с ней выплакались всласть, нас разобрал такой смех, что слезы снова полились рекой.

Лео не сводил с Брайони изумленного взгляда. За все время их совместной жизни она ни разу не упомянула имя Тодди, поэтому вполне естественно, что Лео решил, что с покойной матерью Каллисты она держалась так же холодно и отчужденно, как и с нынешней своей мачехой, по этой же причине она не пролила ни слезинки на ее похоронах, оставаясь чопорно-надменной, с каменным лицом.

По щеке Брайони скатилась слеза. Потрясенный Лео оцепенел. Он даже представить себе не мог, что она способна плакать.

Брайони казалась изумленной не меньше его самого.

— Простите. — Она неловко поискала платок в складках юбки. — Простите. Не знаю, что на меня нашло.

Лео протянул ей свой платок. Она смущенно промокнула глаза, однако слезы все текли по ее щекам. Несколько долгих мгновений Лео оставался неподвижным. Потом он встал, собираясь проявить деликатность и удалиться, но вместо этого обогнул стол и помог Брайони подняться.

Он обнимал ее и прежде, в самом начале их брака, но холодная отстраненность жены навсегда остудила его юношеский пыл. Набрав в грудь побольше воздуха, Лео притянул Брайони к себе и обнял.

Она застыла, напряженная, как натянутая струна. Лео невольно вздрогнул и едва не отшатнулся, однако потом еще крепче сжал ее в объятиях.

— Все хорошо, — шепнул он, — поплачьте. Иногда Господь создает совершенных людей. Неудивительно, что вам не хватает Тодди.