Жюльетта Бенцони - Кровавая месса Страница 20

Гражданин Агриколь счел необходимым наконец вмешаться.

— Гражданки! Гражданки! — зычным голосом воззвал он, надеясь, что никто из собравшихся не слышал раньше, как обычно говорит гражданин Агриколь. — Что вы творите?! Разве так ведут себя те; кто должен быть образцом поведения женщины-республиканки?

Здоровенная палка, которую он держал в руке, очень помогла ему пробраться в первый ряд и оказаться рядом с булочником. В своем не слишком опрятном костюме санкюлота — засаленная карманьола и старая шляпа с огромной кокардой, — заросший бородой, с подложенным животом, де Бац, хотя и был среднего роста, выглядел весьма внушительно. Разбушевавшиеся мегеры машинально отступили назад, но одна из женщин набросилась на него:

— Тебе что, больше всех надо? Образец женщины-республиканки хочет есть!

— Но ты-то, по крайней мере, не производишь впечатление умирающей от недоедания. Ты такая кругленькая и аппетитная! — Гражданин Агриколь оценивающе оглядел свою собеседницу и улыбнулся, демонстрируя пожелтевшие и почерневшие зубы.

Женщина и вправду была тучной, но не обиделась, а определенно оценила шутку. Ее подруги расхохотались.

— Да я не о себе беспокоюсь, — сказала она уже не так агрессивно. — Мне-то самой немного надо, но вот остальные… У них дети плачут от голода!

— И ты в самом деле веришь, что они насытятся, как только вы вздернете на фонаре этого беднягу?

— Зато это послужит примером остальным.

— Примером чего? Неужели ты думаешь, что он из злого умысла закрыл свою лавку? Если булочник перестанет продавать хлеб, на что он будет жить? Он же занимается этим не из любви к искусству, это очень тяжелый труд.

Женщина запнулась, удивленно глядя на «старика».

— Как это ты сказал? Из любви к чему?

— Я хотел сказать, ради удовольствия. — Де Бацу стало смешно, и все же он готов был надавать себе оплеух за такую оплошность. Очень умно швыряться подобными выражениями перед толпой разъяренных фурий! — Так говорят в моей провинции, — поспешил добавить он.

Барон уже забыл о булочнике, который все это время стоял рядом с ним, трясясь от страха, но тот сам напомнил о себе:

— Послушай, гражданин, мой труд приносит мне и удовольствие тоже. Я люблю печь хлеб и всегда страдаю, когда у меня нет муки.

Эти слова были встречены гулом одобрения. Но, к несчастью, в эту минуту одна из женщин, обыскивавших булочную, появилась на пороге, потрясая мешочком с мукой величиной с небольшую дыню.

— А из этого ты можешь испечь хлеб? Или ты предпочитаешь оставить эту муку себе? Ах ты вор, проходимец!

В новом приступе ярости женщины бросились на булочника. Де Бацу пришлось отступить — он не решился воспользоваться своей дубиной, чтобы не навлечь на себя подозрений. Булочник понял, что его часы сочтены, он уже стоял на неизвестно откуда взявшейся лестнице, пока кто-то побежал за веревкой. Еще несколько минут — и его повесят. Бедняга рыдал так, что мог разжалобить и камни, но разъяренные женщины не испытывали к нему сочувствия.

В эту минуту вдруг раздался суровый женский голос. Заговорила высокая женщина лет сорока пяти с ясными, но какими-то безжизненными глазами. Одета она была как любая женщина из народа — седые волосы убраны под белый чепец, в кармане большого голубого передника большой клубок шерсти.

— Кто-нибудь из вас умеет печь хлеб? — спросила она.

Головы собравшихся повернулись к ней. Лали Брике, вязальщицу, хорошо знали в квартале — она отлично вязала и не пропускала ни одного собрания Якобинского клуба или Конвента. Поговаривали, что она в дружеских отношениях с самим Робеспьером — недаром тот всегда приветливо кивал ей, проходя мимо. Кроме всего прочего, Лали производила на всех впечатление своей холодностью, спокойствием и неподвижным лицом, на котором никогда не отражалось никаких чувств. Возможно, она действительно ничего не чувствовала с тех пор, как потеряла мужа и дочь. Водился за ней только один грешок — Лали любила как следует выпить. Но в этом она была не одинока, это во-первых, а во-вторых, вязальщица никогда не теряла контроля над собой.

— Почему ты об этом спрашиваешь, Лали? — спросила одна из женщин. — Ты же знаешь, что мы этого не умеем, иначе не пришли бы сюда.

— И вы хотите убить булочника?

— Да, потому что он припрятал муки для себя.

— А ты бы как поступила на его месте? Ведь у него жена и двое ребятишек. Того, что вы нашли, хватит всего на одну булку.

— Может быть, и так, но он все равно должен был ее отдать. А раз муки больше нет, булочник нам ни к чему. Мы можем его повесить.

Лали подняла на говорившую большие серые холодные глаза:

— Ты просто дура, Эуфимия! Если тебе нужна мука, так сходи за ней к гражданину Юло на улицу Де-Порт. Семьей он не обзавелся, да и сердце у него просто каменное, зато у него всего в достатке. В его погребе есть все… Повесьте лучше Юло, чем этого бедолагу.

— Конечно, может, оно и так, — женщина опасливо посмотрела на Лали, — да только он член Коммуны и у него длинные руки.

— У тебя они не короче, если ты берешься лишать жизни невинного человека!

Эти слова прозвучали в полном молчании. Забыв о булочнике, умиравшем от страха на своей лестнице, женщины собрались в кружок и принялись обсуждать ситуацию. Они решили освободить булочника и навестить господина Юло. Одна из женщин бросила несчастному:

— Иди разогревай свою печь. Мы принесем тебе все, что нужно!

Булочник рванул к себе, словно заяц от своры борзых, женщины направились на поиски следующей жертвы, так что Лали и гражданин Агриколь остались в одиночестве.

— Браво, моя дорогая! — не удержался от похвалы барон. — Я знаю, что вам это приходится делать не впервые, но всякий раз вы меня восхищаете. Гражданина Юло ожидают весьма неприятные четверть часа.

— Поверьте мне, он это заслужил! Трудно найти большего скупердяя и эгоиста, — совсем другим голосом ответила графиня Евлалия де Сент-Альферин.

Эта женщина изображала из себя вязальщицу с тех пор, как революционер Шабо изнасиловал и убил ее шестнадцатилетнюю дочь. Теперь единственной целью ее жизни было выследить негодяя и отомстить ему.

Однако это превращение длилось всего лишь минуту, и Лали Брике снова вышла на сцену:

— Не хочешь ли промочить горло, гражданин Агриколь? Я бы с удовольствием чего-нибудь выпила!

Взявшись под руки, сообщники неспешным шагом направились к «Бегущей свинье», где Ружье, хозяин кабачка, всегда с удовольствием принимал их.

— В Конвенте дела идут плохо, — рассказывала Лали по дороге. — И у якобинцев котел вот-вот взорвется. Снова началась борьба между якобинцами и сторонниками Робеспьера, Марата и Дантона. Последние обвиняют якобинцев в скрытом монархизме, а те в свою очередь обвиняют своих противников в желании установить террор и подавить всяческие свободы. Они едины лишь в одном — в критике Конвента, который, по их мнению, неспособен управлять страной. Конечно, проще всего было объявить об аннексии герцогства Де-Пон на Рейне, графства Ницца и княжества Монако, не представляя толком, что там происходит на самом деле. А ведь Рейнская армия отступает. Генерал Дюмурье пока удерживает Бельгию, но на него вот-вот объявят охоту. Говорят, генерал собирается передать Бельгию Австрии и перейти на сторону врага.