Лаура Кинсейл - Цветы из бури Страница 20

Единственным разумным объяснением столь странного ритуала было его смущение. Он снова посмотрел на нее, с вызовом подняв подбородок, и бросил расческу, со стуком упавшую на стол.

Мэдди сделала вид, что не видела ничего странного в его действиях. Она указала на огонь, наконец-то разгоревшийся и начавший согревать помещение.

— Присядь и согрейся, Друг мой…

Немного поколебавшись, что, казалось, было присуще всем его реакциям на ее действия, он придвинул к камину стул и сел на него верхом, подпер рукой подбородок, словно скучающий носильщик, ожидающий дальнейших приказаний.

Мэдди открыла деревянную дверь и прошла в длинную комнату, расположенную рядом с камерой Жерво. Чистое постельное белье стопкой лежало прямо за дверью. Мэдди заправила кровать, удивляясь, зачем тут были ремни и наручники, которые приходилось все время отодвигать в сторону, пока она меняла белье. Она знала, что он наблюдает за ней. Вместо того чтобы положить «путы» поверх застеленной кровати, как это обычно делалось, Мэдди подняла матрас и запихнула их под него, не без некоторого отвращения.

Когда она встала, поправляя выбившиеся из-под капора волосы, улыбка Жерво вознаградила ее за труды. Он скрипнул зубами и произнес:

— Обезьяна!

Потом он попытался еще что-то сказать, издавая полузвуки и проглатывая начальные слоги. Наконец он издал возглас отчаяния, сделал движение, будто его силой волокли к кровати:

— Вон!

Мэдди села на матрас. Она пожала плечами.

— Пусть отрабатывает.

Жерво отдал ей честь и улыбнулся. При этом он казался несколько развязным.

— Не хотите ли чаю?

— Чай… — повторил он.

— Хотите?

Он не смотрел на нее.

— Чай… Чай… Чай…

Он прикрыл глаза.

Чай? Чай. Линии на перевернутой плоскости. Дело в том, к чему все это? Линия — это узкая полоса. Ее оконечностями являются точки. Прямая линия — линия с равно расположенными на ней точками. Чай… Чай… Чай…

Он открыл глаза и, облизнув губы, посмотрел на нее. Его челюсти снова напряглись.

— Ха-а-а… а!

Он с силой выдохнул воздух. Где-то вдалеке пронзительно завопил пациент, застучав по металлу, требуя, чтобы доктор Тиммс и Святой Дух пришли сразиться с ним.

Жерво сжал спинку стула и прижался к ней лицом.

«Он в своем уме, — упрямо твердила Мэдди. — Он абсолютно в своем уме…»

Она собрала грязное постельное белье, и, взяв банный халат и полотенце, направилась к двери. Замок громко щелкнул, когда она повернула ключ. Решетка зазвенела, когда Мэдди захлопнула дверь. Жерво не пошевелился, не поднял голову, но его пальцы, сжимавшие спинку стула, побелели от напряжения.

В его портфеле лежало пятнадцать писем от леди де Марли и шестьдесят одно от герцогини, его матери. Мэдди просмотрела большинство из них. Герцогиня писала сыну каждый день, и, казалось, ее слова с поразительной легкостью слетали с кончика пера. Она писала о своей евангелистской деятельности, о помыслах и молитвах. Герцогиня не сомневалась, что сын поправится. Она выражала абсолютную уверенность в надежности моральной терапии доктора Тиммса и говорила, что лечение Кристиана в Блайтдейле для нее утешение. Она просила сына подумать о последствиях своей озлобленности, умоляла вернуться на тропу истины, преодолеть гордыню, тщеславие и леность, отречься от соблазнов. Все письма герцогини были написаны в том же духе. Возразить что-либо против наставлений матери сыну было невозможно, но письма между тем разозлили Мэдди.

Она сочла леди де Марли более рассудительной. Ее письма адресовались не Жерво, а доктору, причем в каждом леди интересовалась состоянием здоровья герцога и прогнозировала будущее. В четвертом письме, которое Мэдди читала, удалось найти то, что нужно: упоминание о сопровождавшем герцога багаже и прилагаемый список его гардероба.

Она отнесла список кузену Эдвардсу. Он в кабинете заканчивал свои ежедневные записи.

— Он тих, — сказал доктор, не объясняя, о ком идет речь. — Я заглядывал к нему, пока вы обедали. — Кузен Эдвардс со вздохом откинулся на спинку стула. — Что я думаю? Возможно, это только совпадение. Я не чувствую облегчения, оставляя вас один на один с таким тяжелым пациентом…

Мэдди решила проигнорировать оттенок нерешительности в его голосе.

— Я закончила заполнять счета. Ты будешь диктовать?

— Да, да, конечно. Но разве ты не выполняешь других обязанностей?

— Я буду делать все, что необходимо. Я не возражаю против работы по вечерам, пока меня отец не попросит о помощи.

— Мне это не нравится. Не нравится.

Мэдди молчала.

— Я удивлен, даже шокирован, что твой отец поддержал это решение. Глубоко поражен, учитывая, что тебе будет постоянно грозить опасность.

— Папа очень привязан к Жерво.

— Боюсь, того Жерво, которого он знал, больше нет. Он умер. Мои объяснения ни к чему не привели. Вы с отцом одинаково упрямы.

Мэдди снова промолчала.

— У Блайтдейла есть определенная репутация. Если пациент причинит тебе вред… Ты понимаешь, о чем я говорю? — Его лицо густо покраснело. Он вытащил ключ из кармана жилета и принялся внимательно его разглядывать. — Кузина, это может погубить меня.

— Мне очень жаль, — искренне сказала Мэдди. — Но я… Как я могу отвергнуть Участие? Я никогда не думала… Я никогда не испытывала столь глубокого и сильного стремления. Все прежнее кажется… бездуховным.

Кузен Эдвардс выдвинул ящик стола, пошарил в нем и вытащил трубку, набил ее табаком и закурил. Сладковатый запах наполнил комнату.

— Хорошо. Возьми эту тетрадь, — резко произнес он. — Я хочу, чтобы ты записала все дневные наблюдения. Понаблюдаем еще немного. Будь осторожна, Мэдди. Прошу тебя, очень осторожна.

— Обещаю.

Он глубоко затянулся.

— Вскоре он отправится в Лондон на освидетельствование.

— Освидетельствование?

— Да. Это необходимо для пациентов, у которых есть собственность. В зависимости от решения компетентной комиссии его должны объявить недееспособным и назначить опекуна. Конечно, приятного мало. Больные, как правило, становятся буйными, оказавшись на публике и слушая многочисленные вопросы. Скажу тебе честно, не представляю, что с ним будет. Я слышал, сегодня утром он опрокинул Ларкина в ванну. Его необходимо наказать.

— Опрокинул? — Мэдди закусила губу. — Ты уверен?

— Конечно. Неужели ты думаешь, мои сотрудники способны соврать?

— Жерво очень замерз, когда его привели в камеру. Он весь дрожал.

— Ничего удивительного. Он принимал холодную ванну.

— Не думаю, что такая мера полезна для его здоровья…

Кузен Эдвардс отложил трубку в сторону.

— Когда получила свое медицинское свидетельство, кузина Мэдди?