Татьяна Богатырева - Загробная жизнь дона Антонио Страница 21

— Ах, Антонио, если бы… — эхом его мыслей откликнулась Анхелес и скромно откусила кусочек колбаски. — Если бы ты взял меня с собой в Малагу…

Ее взгляд обещал неземные наслаждения и лучшую в Испании морсилью.

Вот только ехать в Малагу и лобызать ручки старухе Изабелле Тоньо не собирался. Даже ради доньи Анхелес и морсильи де вердурас. О чем донье с превеликим сожалением и сообщил, пообещав, что будет скрашивать ее одиночество в Севилье и дальше. И чем дальше от двора, тем лучше. Потому что… э… Да, точно, это она поймет:

— Я только избавился от донны Дульсинеи, славной своими подобным носорогу нравом и красотой. И показаться королеве — значит немедленно обзавестись новой невестой. Любовь моя, мой ангел, я не хочу жениться… э… в смысле жениться ни на ком, кроме тебя.

Докусав задумчиво колбаску, дивный ангел немножко еще поразмыслила, поглядела на Тоньо влажными темными очами и нежным голоском спросила:

— Антонио, но ты же не будешь любить никого, кроме меня?

— Разумеется не буду, — совершенно искренне ответил Тоньо; сабля не в счет, никто же не думает, что благородный дон может любить женщину больше, чем свое оружие; а что внутри что-то ёкнуло и болезненно сжалось, так это наверняка от морсильи. Блюдо было чуть великовато и паприки чуть многовато. Но вкусно, Пресвятая дева, как же вкусно!

— Значит, твоя женитьба ничего не изменит, — таким же нежным голоском заключила донья Анхелес и потянулась к последней на блюде морсилье. — Мне так хочется увидеть праздник, Антонио! Неужели граф де ла Вега не может позволить себе повезти возлюбленную поклониться святой Исабель?

Вот тут Антонио понял, что для того чтобы взять кого-то на абордаж, вовсе необязательно иметь пятидесятипушечный фрегат. Даже бриг не обязателен. Довольно будет алых губок, томных глазок, нежного голосочка… Ах, донья Анхелес, и почему тебя не назвали Мортирой? Непростительное упущение.

Одна только досада: дон Антонио Гарсия Альварес де Толедо-и-Бомонт, граф де ла Вега, не желает быть взятым на абордаж ни алыми губками, ни томными глазками. Ни даже лучшей во всей Андалусии морсильей.

Двор, интриги, невесты и фейерверки могут провалиться в преисподнюю. Вместе с нежной и беспомощной доньей Ортега.

Тоньо аккуратно составил на пол блюдо из — под морсильи и сел на постели.

— Анхелес, если ты хочешь на праздник, попроси супруга.

Глаза доньи повлажнели, губки округлились от недоумения и обиды, тонкая рука потянула простыню к груди.

— Антонио?

Тоньо стало стыдно. Обижать столь хрупкое и прекрасное создание — грешно. Подумаешь, донья хочет на праздник, совершенно же естественное желание для любой дамы. В их жизни так мало развлечений, вот только и есть, что праздники, флирт, опера и наряды. Но… но Тоньо не поехал ко двору даже с отцом. Политика и интриги — не для него, его воспитывали не как наследника Альбы, в политике и интригах чувствовал себя как рыба в воде его старший брат, Фердинандо. Не зря ж его назвали в честь его настоящего отца, Фердинанда Арагонского, короля Испании милостью божией. Антонио же слишком прям и не искушен в делах двора, он лишь помешает отцу в его делах.

От мыслей о политике у Тоньо враз испортилось настроение. Он совсем отвернулся от доньи Анхелес, и уже было собрался надеть штаны и сбежать от укоризненных вздохов и горестных взглядов, как под окном послышался конский топот. Не меньше полудюжины всадников.

«Любопытно, кого и куда несет под утро, — подумал Тоньо, все же натягивая штаны и не глядя на донью, готовую упасть в обморок от огорчения. — Завтра пришлю ей три дюжины роз и приглашение в оперу. И браслет с черными сапфирами, он прекрасно подойдет к ее глазам. Ангел простит меня, поймет и простит».

Он едва успел подумать про браслет, как конский топот оборвался. Прямо под балконом. Послышались окрики, стук дверного молотка.

Дьявол! Вот только дона Ортеги сейчас не хватает!

Или — это нарочно подстроено? Милая Анхелес хочет стать вдовой, а затем графиней? Донья Мортира, дьявол ее разрази!..

Тоньо обернулся, встретился взглядом с перепуганной и дрожащей Анхелес, устыдился своих подозрений, и в тот же миг дверь внизу открылась, послышались голоса.

— Беги, Антонио, умоляю тебя, беги! — шепотом вскричала донья, спрыгнула с постели, едва прикрытая простыней, и сунула ему в руки камзол и саблю. — Не нужно драться, Антонио, если с тобой… если ты… я не переживу, Антонио!..

В ее глазах было столько волнения, столько страха — за него, Тоньо! Ему бы устыдиться, но совершенно некстати вспомнилось, как за ним уже приходили и вот так же стучали в дверь в самый неподходящий момент.

Пресвятая Дева, лишь бы сейчас это был обманутый супруг!..

— Прости, Анхелес, — пробормотал он, засовывая руки в рукава камзола. Сорочкой он пренебрег, некогда, схватил только саблю. — Я люблю тебя, мой ангел.

Последние слова он говорил, отворяя балконную дверь и выглядывая на улицу.

Увы. Прямо под балконом гарцевали четверо смутных в предрассветном тумане всадников. Слишком смутных, чтобы разглядеть, во что они одеты.

На звук один из них потянул повод, приказывая лошади остановиться, и задрал голову.

Тоньо отпрянул от окна, развернулся к донье Анхелес:

— Черный ход!

Донья кивнула, откинула гобелен с Пресвятой Троицей и распахнула низенькую дверцу. Глаза у нее были несчастные и перепуганные, но движения — решительные. Она даже не бросилась ему на шею и не упала в обморок. Дивный ангел. А за дверью уже слышались шаги.

— Беги, Антонио, скорее!

Он не успел даже перенести ногу через порог, как в дверь доньи постучали…

Сердце оборвалось. Обманутый супруг? Или за ним все же пришли они?..

Глава 11*, в которой благородный дон страшится совершенно не того, чего стоило бы страшиться на самом деле

Тоньо выпрямился, потянул носом, закашлялся — в мадридской мастерской отца все еще сильно, резко пахло бурой. Долго же теперь не выветрится этот запах. И как только отец к нему привык? Вот у Тоньо, не получается, хотя в почти уже родной Саламанке, на кафедре алхимии, тоже не розами благоухает.

Но что поделаешь, в ювелирном деле без буры не обойтись!

Зато ни один ювелир не сварит эмали лучше, чем Альба, и работы тоньше никто не делает…

Тоньо повертел остывшее наконец кольцо, хмыкнул: насчет тонкой работы он себе польстил. Кольцо — забавный растрепанный, распахнувший крылья феникс — вышло крупным, тяжелым даже на вид. Хотя все равно работа тоньше, чем у любого ювелира: видны мельчайшие детальки, даже ости в перышках, и перышки эти переливаются всеми цветами живого пламени, и эмалевые глазки — бусинки словно горят…