Жюльетта Бенцони - Недостойные знатные дамы Страница 21

— А это кто еще такой? — спросил полицейский, указывая тросточкой на изображение создателя «Илиады».

Гюэ покраснел, потом побледнел и наконец решился.

— Это? Это бюст моего дедушки, — с достоинством произнес он.

Можно быть полицейским и при этом разбираться в литературе. Столь благородное родство показалось инспектору подозрительным, и ударом трости он вдребезги разбил голову дедушки. Среди осколков был обнаружен пресловутый гребень!

Заядлый рыболов больше не отпирался и рассказал, как, вдохновленный столь замечательной добычей, он вновь отправился удить на то же самое место — возле набережной Инвалидов. Тщательно пошарив крючком в иле, он выудил золотой браслет и еще два гребня, украшенных самоцветами, которые тут же продал ювелиру. Происшествие взволновало весь Париж. Пока ныряльщики, приглашенные префектом, исследовали дно Сены в указанном месте, на берегу пришлось выставить вооруженный кордон полиции, чтобы сдержать натиск любопытствующей толпы.

Это была поистине чудесная рыбалка! Из ила извлекали ожерелья, браслеты, цепочки от часов, диадемы, всевозможные золотые издели и украшения — некоторые были по-прежнему завернуты в шелковые салфетки, в которые их упаковали перед отъездом. Все драгоценности без исключения принадлежали королеве Екатерине. И один из инспекторов подметил, что столь необычный клев происходил как раз напротив седьмого дерева в ряду деревьев, высаженных на набережной.

Любой другой человек на месте маркиза наверняка бы смутился и не стал отрицать очевидных доказательств своей вины. Но не таков был Мобрей! Когда маркизу предъявили драгоценности, он уверенно заявил, что никогда их не видел, и продолжал утверждать, что во всей этой истории он всего лишь исполнял данное ему поручение, а посему не может отвечать за то, каким образом новое правительство решило распорядиться добычей. Обвинял он главным образом графа д'Артуа, барона де Витроля и Талейрана и во всеуслышание заявлял, что никак не может решить, кому из этой троицы принадлежат лавры самого отъявленного мошенника. Не забывал он и чернить королеву Екатерину, напоминая о ее злосчастной любви.

Скандал начал принимать угрожающие размеры — прежде всего потому, что никто ничего не понимал, зато все наугад обвиняли всех и, используя поднявшийся со дна ил, в мутной водице сводили личные счеты. Друзья Мобрея во весь голос упорно твердили о невиновности маркиза, но, с горечью констатировав, что никто не желает их слушать, решили перейти к действиям.

Однажды вечером, когда Мобрея и Дазье в закрытой карете перевозили из Дворца правосудия в Ла Форс, на перекрестке карету остановила банда вооруженных людей. Разбойники вскочили на лошадей, разбили окна экипажа, открыли дверцу и выпустили узников. Дазье удалось бежать, а Мобрею не повезло: один из охранников вцепился в него мертвой хваткой, и пока маркиз отбивался от героического полицейского, собралась толпа — она и помогла задержать арестанта. Бедняга маркиз, крайне возмущенный, был в одиночестве доставлен в Ла Форс, а вскоре его перевели в тюрьму Аббатства. Новое узилище показалось Мобрею поистине ужасным — особенно после того, как он лишился общества приятеля, — и маркиз сильно заскучал.

Однако долго скучать ему не пришлось. 19 марта 1815 года двери тюрьмы неожиданно распахнулись перед маркизом. Изумленный узник ничего не понимал, однако разгадка была проста: Наполеон бежал с острова Эльба и двигался на Париж. Это событие заставило новое правительство в целом и Витроля в частности призадуматься. Не желая оставлять в руках вновь объявившегося императора человека, изрядно запятнавшего дело роялистской партии, барон и его коллега Бурьенн, недолго думая, решили попросту отпустить Мобрея на все четыре стороны. Поэтому в то дождливое мартовское утро дерзкий маркиз и очутился на парижской мостовой.

Поразмыслив, Мобрей отправился в Терн к своему приятелю Дазье, но не застал его: Дазье совершенно некстати пришла в голову идея поиграть в верноподданного, и он отправился ко двору императора попытать счастья. Мобрею ничего не оставалось, как вернуться в Париж. Он отыскал свою возлюбленную и поселился в квартале Сен-Жермен, надеясь, что о нем все забудут… Там его и арестовали по приказанию Наполеона, обвинив в краже бриллиантов королевы Екатерины и в покушении на убийство императора.

Теперь обвинение было гораздо более серьезным, и в худшем случае Мобрей рисковал лишиться головы. Однако никакие повороты судьбы не могли обескуражить маркиза. На следствии Мобрей заявил, что, хотя Талейран пообещал ему целое состояние за убийство императора, он только сделал вид, что согласился, чтобы эту страшную миссию не поручили никому другому.

— Данное поручение давало мне возможность приблизиться к императору, но только для того, чтобы его похитить, — сказал Мобрей. — Я хотел препроводить его величество в Испанию, где у меня есть друзья.

— Зачем же вы тогда по дороге сделали остановку и украли драгоценности королевы Екатерины?

— Да потому, что у меня действительно был такой приказ! Уверяю вас, Бурбоны — всего лишь бандиты, а граф д'Артуа — самый худший из них. Однако и тогда я попытался спасти состояние королевы, в котором, на мой взгляд, император нуждался значительно больше, чем д'Артуа.

Случилось самое невероятное: ему поверили. Точнее, сделали вид, что поверили, ибо эта невероятная история о попытке покушения вполне устраивала Наполеона. Ведь своим возвращением он перечеркивал отречение, отказывался от собственной подписи. А наличие заговора и угроза покушения предоставляли ему вполне законный предлог для подобного нарушения обязательств: его безопасность не была обеспечена… После подведения такой политической подоплеки грабительский налет превращался в мелкий проступок.

В интересах Мобрея было спокойно сидеть в своей темнице, ожидая развития событий, но маркиз был на это неспособен. Впрочем, на этот раз свою роль, видимо, сыграла неизвестная нам женщина — маркиз бежал, чтобы соединиться с ней, а быть может, даже она сама организовала ему побег. Во всяком случае, когда ранним апрельским утром гвардейцы вошли в камеру маркиза, расположенную на четвертом этаже тюрьмы и выходившую окнами на улицу, они увидели, что птичка улетела. Один из прутьев решетки был перепилен, а за окном болталась веревка, привязанная к навесу.

Однако все решили, что побег был инсценирован, ибо вышеуказанный навес, сделанный из прогнивших досок, не выдержал бы даже тяжести кошки. В камере же на столе нашли письмо, адресованное префекту полиции:

«Сударь, сожалею, что своим побегом доставлю вам немало неприятностей. Однако было бы несправедливо оставаться в тюрьме, когда твои друзья на воле сделали все, чтобы ты мог бежать. К счастью, моих друзей вы не знаете, и они находятся вне вашей досягаемости.