Хизер Грэм - Золотой плен Страница 21

Грегори повернулся к Эрин, пытаясь угадать, о чем она думает. Она была сильнее его в Клоннтайрте, но это было три года назад. Несмотря на отвагу, которую только он мог оценить, она была женщиной, а, следовательно, более эмоциональной, чем мужчина. Ему никогда не приходило в голову, что викинг, с которым она столкнулась около Карлингфордского озера, был Норвежский Волк.

— Скажи мне, Грегори, — прошептала Эрин, глядя на овец, — ты видел Белого Олафа?

— Да.

— Он жив? Он не ранен?

— Без единой царапины. Многие верят, что он под защитой норвежских богов.

Ему не понравился ее взгляд, и он решил, что пора все рассказать.

— Эрин, я упросил твоего отца послать меня с известиями домой. И я сам отобрал тех, кто поехал со мной.

Она не отвечала, продолжая наблюдать за овцами. Он собирался говорить дальше, когда она, наконец, прошептала:

— Я рада, что ты смог выбраться домой, Грегори. Мне дорога твоя жизнь, как и любого из моих братьев. Он сжал ее руку.

— Мы всегда будем братом и сестрой, — сказал он. На мгновение воцарилось молчание, но потом Грегори заговорил снова:

— Я счастлив быть дома, но я здесь не только потому, что на меня возложена эта обязанность.

Она, наконец, повернулась к нему; вид у нее был озадаченный.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Ты мне нужна, Эрин. Она нахмурилась.

— Я все еще не понимаю, кузен. Он задержал на мгновение дыхание.

— Золотая Амазонка должна снова появиться.

— Что? Грегори, ты с ума сошел? Уж лучше встретиться с однорукими датчанами, чем предположить, что отец все узнает.

Грегори покачал головой.

— Мы не будем показываться на глаза твоему отцу. Алтрип едет впереди в качестве разведчика. Волк не угрожает Таре, но опасность представляет группа ирландских предателей и датчан. Алтрип обнаружил лагерь по пути отсюда. Он считает, что они нападут, так как Тара осталась почти незащищенной. Здесь остались жены благородных воинов, обреченные на поругание или рабство.

Эрин задумалась, потом заговорила.

— Грегори, я не знаю, как мне это сделать. Я дала отцу слово, что не уеду никуда, а мать целый час каждое утро составляет задания, которые я должна выполнить в Таре.

— Эрин, Тары не будет, если мы не решимся.

— Я не могу поверить, что отец не пошлет войска.

— Это мы — войска. Больше войск нет. С тех пор как мы добрались до Дублина, положение с каждым днем становилось все серьезнее. Я привел всех, кто был свободен. Твой отец верит, что мы победим, Эрин, и я тоже, что мы должны действовать неожиданно.

— Грегори, стража…

— Ее недостаточно. Что бы ты ни говорила, мы должны действовать.

Он увидел, как по ее лицу промелькнула гримаса боли, но он не знал точно, что тревожило ее больше — облачение в кольчугу и встреча с варварами или нарушение запрета отца.

Она вздрогнула, и ее прекрасное лицо оживилось.

— Я знаю, что мы скажем, — заявила она твердо. — Ты должен сказать моей матери, что Мергвин заболел. И что ты будешь сопровождать меня к нему. Людям скажут то же самое, и тогда им не покажется странным, что их золотая леди встречается с ними на том же месте.

— Хорошо придумано, кузина, — шепнул Грегори.

Эрин встала, стряхнув землю и траву со своей робы. Она смотрела вперед на прекрасные постройки, видневшиеся в отдалении. Тара блистала под солнцем. Она вспомнила о давно ушедших днях, когда в хижине Мергвина она мечтала стать героиней. Она стала ею. А теперь ей хотелось быть кем угодно, только не героиней.

— Пошли, — сказала Эрин, подавая руку кузену. — Моя мать будет счастлива увидеть тебя и услышать хорошие новости об отце и братьях. Гвинн безжалостно будет выпытывать у тебя все. А потом… потом ты поговоришь с жена-ми, которые не увидят больше своих мужей и сыновей.

Грегори положил руку ей на плечо. Они пошли к его лошади, и Грегори взял в руки поводья. Эрин громко свистнула собакам, и те привели овец в движение. Скромная, молчаливая и мрачная процессия побрела домой.

Белый Олаф, казалось, играл в кошки-мышки. Он нападал на маленькие деревеньки, исчезая снова, как молния, и как раз перед приходом ирландцев всегда отступал к Дублину.

Но сегодня он остановился перед укреплениями Дублина, чтобы дать бой. Используя лесную тактику, которую — о чем не знал Аэд — использовала и его дочь, викинг заманил ирландцев в засаду. Сражение продолжалось все утро, весь день и даже сейчас, когда наступили сумерки.

Находясь в самом пекле, Аэд сожалел о своих годах. Поначалу казалось, ирландцы долго удерживали позиции на поле боя. Теперь он понял, что это была иллюзия. Сначала он сражался рядом со своими воинами, но стоило ему однажды потерять бдительность, как он оказался окруженным со всех сторон норвежцами.

« Я стар, — подумал он, — я прожил свою жизнь «.

Но никакого человека не убедит такой аргумент, когда он стоит перед лицом смерти. Он думал о Маэве, о детях, об Ирландии, за которую сражался и, несмотря на неравные силы, он поднял свой меч.

Он обнаружил, что окружен, что нигде не видно своих. Все отступили. В голове раздался страшный звон, в глазах потемнело. Он зажмурился, и когда открыл снова глаза, увидел перед собой Белого Олафа.

Действительно казалось, что свечение исходит от этого человека. Даже для викинга он был слишком высок и в своей кольчуге с символом на груди казался массой солнечной энергии. Когда он выступил вперед, в воздухе почувствовалось напряжение.

« Я не хочу умирать!» Дрожь пронзила Аэда, когда он взглянул в холодные синие глаза норвежца, но на его лице не дрогнул ни один мускул.» О Боже, я старый человек, который боится смерти, — думал он, молясь. — Да, тем не менее, я уже почти в долине теней…» Аэд поднял свой тяжелый боевой меч высоко, и молитва исчезла из его сознания. Он ударил первым. Удар за ударом. Это казалось, был стремительный танец, а не пляска смерти. Мечи визжали, когда сталь ударялась о сталь.

Руки Аэда сотрясались от каждого удара врага. Аэд и Белый Олаф сражались один на один. По крайней мере, в этом состояло преимущество: не надо было опасаться нападения сзади. Аэд был человеком, который вышел из первого своего поединка победителем и с тех пор никогда не проигрывал даже более сильным и умным соперникам. На этот раз утешало только одно: он продержался довольно долго и теперь мог гордо принять смерть, смерть воина, смерть короля.

Удар меча викинга заставил его упасть на колени. Он попытался подняться снова, но поскользнулся в кровавом месиве, не в силах справиться с мечом. Аэд закрыл глаза и подумал о зеленой траве, о запахе земли после дождя, об улыбке Маэве и голубых облаках. Он пытался подбодрить себя, сдерживая дрожь, когда меч викинга прикоснулся к морщинистому горлу.