Бренда Джойс - Пленница Страница 21

— Как она? — спросил Уильям.

— Вроде бы заснула. — Лицо Ксавье напряглось. — Я не должен был говорить ей правду.

— Не вини себя. Ты вечно винишь себя во всем. Но мир держится не только на твоих плечах, сынок.

— Конечно, не только на моих, — откликнулся Ксавье как можно беспечнее, однако при этом старательно избегая смотреть отцу в глаза. Потому что в последние дни у него было именно такое ощущение, что мир всей своей тяжестью навалился ему на плечи. И хотя он молод и полон сил, но не настолько же. Господь свидетель: никто не может быть сильным настолько, чтобы удержать целый мир.

— Ты не сможешь обращаться с ней как с ребенком всю жизнь.

— Но ведь она и есть ребенок.

— Она женщина. Ей двадцать пять лет. Возможно, не совсем здоровая, но женщина — а не дитя. Я уверен, что со временем ее состояние улучшится.

Ксавье от всего сердца хотелось бы тоже в это поверить! Однако он не мог — даже на миг. Он знал Сару с рождения, однако по большей части она запомнилась ему как очаровательная малышка и маленькая девочка. В ту пору она вся лучилась весельем, однако поражала своей уязвимостью и хрупкостью — словно драгоценный сосуд. Ее звонкий смех мог замолкнуть в любую минуту — стоило появиться на небосклоне какому-нибудь облачку, которое остальные и не заметили бы.

— Сейчас меня больше волнует твоя судьба, а не ее, — сказал Уильям.

— Я буду осторожен. Очень осторожен. Никто не знает море лучше, чем я. У пиратов нет образования, нет дисциплины и почти нет хороших матросов. Я могу превзойти их, обвести вокруг пальца — и я это сделаю. — Мрачно блеснув глазами, он добавил: — Это будет вторым обещанием, данным мною тебе, отец.

— Мне или Роберту?

Ксавье отвернулся, скривившись от боли. Он осторожно поставил на полку бокал. И прислушался к поднимавшейся в душе волне ярости. Да, решение принято, и пути назад нет. — Вам обоим, — сказал он.

Уильям потупил взор. Ксавье знал, что он молится. Однако ему не нужны были молитвы. Он жаждал крови, крови мусульман, крови дикарей-пиратов.

И Господь свидетель, он прольет ее. Или погибнет.

Глава 7

Триполи, 22 мая 1803 года

Куда же пропал Мурад?

Алекс стоит у одной из амбразур дворцовой стены и любуется морем. Вчера с берега были замечены три американских корабля, курсировавшие неподалеку от Триполи. Мурад отправился по ее приказу в город — разузнать, что бы означало это появление.

В течение прошлого года произошло множество стычек между кораблями двух стран — но ни одну нельзя было считать сколько-нибудь значительной. Паша с завидным упрямством стоял на своем: он не подпишет со Штатами мирный договор — по крайней мере до тех пор, пока не получит огромной денежной суммы. Он чувствовал себя обойденным и оскорбленным — практически все соседние страны либо уже получили подобные взятки, либо это им было обещано. И поэтому паша будет грабить американские суда, пока не получит причитающейся ему «честной» доли.

Правда, с некоторых пор пиратский промысел перестал быть легким. Примерно в то же время, когда Алекс попала в Триполи — то есть почти год назад, — американские корабли установили блокаду мусульманского города. Это причиняло паше немало беспокойства. Связанные с блокадой неприятности досаждали в основном корсарам: приходилось сначала проскочить мимо державших блокаду кораблей, чтобы затем пуститься на поиски легкой добычи.

Но вот коммодора Дейла отозвали в Вашингтон, а на его место назначили Валентина Морриса. И весь этот год он стоял во главе военного флота, разбросанного по всему Средиземному морю. Алекс уже в который раз думала о том, что пост коммодора означал для Морриса с супругой всего лишь возможность за государственный счет совершить роскошное путешествие. Ибо за все это время ни одно военное судно не показалось в водах Триполи, что вызывало у паши, Джебаля и всех их высших офицеров бесконечный поток грубой ругани и издевательств по поводу храбрости американских моряков. По их словам, если американец — значит, трус, и ничего больше.

День сменял другой, а о «Жемчужине» и капитане Ксавье Блэкуэлле слышно ничего не было. По подсчетам Алекс, в ближайшие два месяца «Жемчужина» должна будет появиться в здешних водах, и Блэкуэлл попадет в Триполи.

И если бы этот год в ее жизни не превратился в настоящее испытание отваги, целеустремленности, сообразительности и искусства выживать — Алекс давно бы свихнулась от томительного ожидания.

А ведь он обязательно должен появиться здесь — так говорили все исторические хроники. В противном случае получалось, что она напрасно целый год водила за нос Джебаля и старалась приучиться к обычаям, диктовавшим правила поведения женщинам в исламском мире.

Алекс изнывала от тоски и нетерпения. Последнее время взвинченные нервы не давали ей толком выспаться. Так отчаянно она желала быть рядом с ним. Только и удавалось представлять себя в его объятиях — чтобы со слезами возвращаться в грубую реальность. Иногда она была готова сделать что-нибудь ужасное, лишь бы только не сидеть вот так, сложа руки.

Однако она ни на минуту не позволяла себе забыть о том, что Блэкуэлла казнят через год после появления в Триполи. Если только до той поры они не найдут способа сбежать отсюда.

С невероятным трудом Алекс заставила себя вернуться к делам насущным. Где, скажите на милость, застрял Мурад?!

Она нетерпеливо ходила взад-вперед вдоль стены. С той минуты, как в городе заметили три американских корабля, она не находила себе места. Что-то вот-вот произойдет. Она совершенно уверена. Что-то чрезвычайно важное. А вдруг один из этих трех кораблей — «Жемчужина»?!

Ведь то, что ее захватили в плен, вовсе не означает, что она не появлялась у триполитанских берегов раньше.

Услышав торопливые шаги на лестнице, Алекс быстро повернулась. За этот год она немного свыклась с необходимостью таскать все эти многослойные одеяния и не чувствовала себя так неловко, как раньше. Однако сейчас она нетерпеливо рванула подол цветастого платья, особенно ощутив тяжесть всех этих сорочек, жилеток и накидок, украшенных к тому же драгоценными камнями и вышивкой. При каждом движении на запястьях звякало с полдюжины браслетов. Огромные золотые серьги с бирюзой тоже ужасно мешали. Да еще этот тяжеленный плащ из золотой парчи. Осталось еще камень на шею — и в море. Все-таки в двадцатом веке одежда была (то есть будет) намного удобнее.

Лицо Алекс оставалось открытым. Ибо из всех этих гадких одеяний она больше всего ненавидела паранджу. А без нее нельзя было выходить за стены гарема.

Она прижалась к стене. Джебаль разъярится не на шутку, если узнает, что она шлялась по дворцу, выставив лицо на обозрение всему свету. Ну и наплевать. Всякому терпению есть конец. И к тому же Мурад знал этот дворец как свои пять пальцев. Здесь было полно тайных коридоров. Никто не видел, как она проскользнула во внешний двор. И Джебаль никогда не узнает, что Алекс появлялась вне гарема без паранджи.