Коварный обольститель - Хейер Джорджетт Страница 21

У Тома вдруг похолодело под ложечкой, но он, стараясь сохранить невозмутимый вид, ответил:

– Ну, я же говорил, что не брошу тебя одну. Остается только надеяться, что дороги на севере еще не замело снегом. Значит, Гретна-Грин. Так тому и быть!

– Тише, пожалуйста! Ни в какую Гретна-Грин я не поеду, разумеется! – с негодованием, но негромко отозвалась она. – Говори потише, Том! Если Элиза проснется и подслушает наш разговор, то обязательно расскажет обо всем маме! А теперь слушай! За ужином я все обдумала. Мне придется уехать в Лондон, к своей бабушке. Однажды она сказала мне, что сделает для меня все возможное, и я полагаю… Нет, я уверена, она поддержит меня, лишь узнав, что здесь происходит! Вот только… Том, тебе же известно, что мама сама покупает мне платья, поэтому денег на булавки у меня почти нет! Ты не мог бы… Ты не мог бы одолжить мне немного на проезд в дилижансе? Кажется, билет стоит что-то около тридцати пяти шиллингов. Правда, надо будет дать какую-нибудь мелочь сторожу, и…

– Не волнуйся, я одолжу тебе столько монет, сколько будет нужно! – перебил ее Том. – Но ты ведь не собираешься взаправду ехать в Лондон на почтовом дилижансе?

– Почему это? Как раз и собираюсь! Не могу же я ехать на перекладных? Придется нанимать карету, а потом регулярно менять лошадей… О нет, это решительно невозможно! Кроме того, не забывай, у меня нет горничной, так что мне просто некого будет взять с собой! Значит, в общей карете мне будет гораздо спокойнее и безопаснее. А если удастся еще раздобыть местечко в одном из скоростных дневных экипажей…

– Тебе это не удастся. Все места в них разбирают заранее еще в Бате, и коль твоего имени нет в списке пассажиров… Кроме того, если за Ридингом дорогу действительно замело, как говорят, то эти кареты вообще ходить не будут.

– Ладно, какая разница? Мне подойдет любой экипаж, и я ничуть не сомневаюсь, что смогу получить место, потому что немногие захотят отправиться в путь в такую погоду, разве что в силу крайней необходимости. Я уже решила – следует уехать отсюда ранним утром, чтобы никто не успел помешать мне. Если смогу добраться до Дивайзиса[30] – до него ближе, чем до Кельна[31], а я знаю, некоторые из лондонских дилижансов действительно ездят по той дороге, – вот только мне придется взять с собой саквояж, да еще, пожалуй, шляпную коробку, так что… Послушай, Том, ты не смог бы отвезти меня в Дивайзис на своей двуколке?

– Ты не могла бы помолчать хотя бы пару минут? – резко оборвал он ее. – Я отвезу тебя туда, куда тебе надо, но этот твой план… Знаешь, мне бы не хотелось пророчествовать, однако, полагаю, ничего у тебя не получится. Чертова погода! Представляешь, что будет, если ты не доберешься дальше Ридинга? А ведь так запросто может случиться, и тогда тебя ждет веселенькое будущее.

– Нет-нет, я уже все продумала! Если дилижанс поедет дальше, я останусь в нем, а если снег окажется слишком сильным, то я тоже знаю, что делать. Ты помнишь Джейн, она была служанкой у нас в детской? Словом, она вышла замуж за хлеботорговца, дела которого, насколько я понимаю, идут просто прекрасно, и поселилась в Ридинге. Так что, сам понимаешь, если я не проеду дальше этого места, то остановлюсь у нее до тех пор, пока снег не растает!

– Остановишься в доме хлеботорговца? – повторил он с таким видом, словно не верил своим ушам.

– Боже милостивый, а почему нет? Он очень респектабельный мужчина, а что касается Джейн, то она прекрасно обо мне позаботится, уверяю тебя! А что, ты бы предпочел, чтобы я остановилась в гостинице?

– Ни за что! Но… – Он оборвал себя на полуслове и умолк. План ему не нравился, однако придумать ничего лучше Том не мог, как ни старался.

Феба принялась уговаривать молодого человека, разъясняя ему все преимущества своего прожекта и красочно живописуя всю безнадежность собственного положения в случае, если вынуждена будет остаться в Остерби. Он дал легко убедить себя, потому что и сам полагал, что без поддержки ее отца дело и впрямь выглядит безнадежным. Не мог Том отрицать и того, что бабушка Фебы являлась именно тем человеком, который был нужен ей сейчас, чтобы защитить; но понадобилось некоторое время, дабы убедить его: ей не будет грозить опасность и она не нарушит приличий, отправившись в Лондон почтовым дилижансом. Только после того, как Феба заявила Тому, что если он ей не поможет, она поедет в Дивайзис самостоятельно, молодой человек сдался. Далее им оставалось лишь уточнить кое-какие детали побега, что вскоре и было сделано. Том пообещал ждать ее в своей двуколке на следующее утро на дороге у одного из боковых выездов Остерби; Феба заверила его, что не опоздает, и на том они расстались. Она была преисполнена уверенности, а он пытался избавиться от дурных предчувствий.

На следующее утро девушка пришла на рандеву вовремя. Том опаздывал, и целых двадцать минут она расхаживала взад и вперед по дороге, под прикрытием живой изгороди, не находя места от беспокойства, пока ее воображение рисовало самые невероятные ужасы, что могли с ним приключиться. Впрочем, скорее всего, он попросту проспал, что лишь подливало масла в огонь ее гнева. Было еще темно, когда она оделась и уложила ночную рубашку в и без того битком набитый саквояж, но в семь часов уже рассвело, и в любую минуту ее мог заметить кто-либо из деревенских жителей или наемных работников. Утро выдалось серым, с севера дул промозглый ветер, а над головой нависли тяжелые тучи. Гнев и тревога снедали ее все сильнее, но она тут же позабыла о них, когда наконец показался Том, однако не на двуколке, а в коляске своего отца, в которую были запряжены два чалых иноходца, Трасти и Тру.

Остановившись рядом, юноша, не теряя времени, приказал ей взять лошадей под уздцы. Феба повиновалась, но, когда он откинул в сторону плед, которым укутывал ноги, и спрыгнул на дорогу, не удержавшись, спросила:

– Том, что происходит? Почему ты приехал в коляске? Мне кажется, ты не должен был этого делать!

Он уже успел подхватить с земли ее саквояж и теперь привязывал его на запятках.

– Именно что должен! Или ты уже думала, что я не приеду? Извини за опоздание, но, понимаешь, я вынужден был вернуться. Твою шляпную коробку придется сунуть под сиденье. – Покончив с багажом, он подошел к Фебе. – Давай я сам подержу их. А ты запрыгивай на сиденье и хватай вожжи! Осторожнее! Лошадей еще не выводили из конюшни после отъезда отца, и они застоялись! На сиденье лежит старое отцовское пальто – накинь его, а ноги закутай в меховую полость![32] И не спорь, пожалуйста! – добавил он.

Феба молча повиновалась, но, едва он уселся рядом с ней и принял у нее вожжи, как она требовательно спросила:

– Ты спятил, Том? Что, во имя всего святого…

– Ничего я не спятил. Все дело в том, что вчера вечером я вел себя как последний идиот и развесив уши слушал тебя с раскрытым ртом, но так и не додумался, что должен сделать. Хотя дело было ясное как божий день, я сообразил это, лишь когда ехал к тебе. Имей в виду, на душе у меня кошки скребли! Спал я плохо, время от времени просыпаясь и ломая голову над тем, как следует поступить. И только когда я уже катил сюда в своей двуколке, меня вдруг осенило. Поэтому мне пришлось повернуть назад, и я поспешно набросал записку матери, приказал Джему запрячь Трасти и Тру…

– Но зачем? – перебила его Феба.

– Затем, что я сам отвезу тебя в Лондон, – коротко ответил он.

Поначалу девушку охватила благодарность, которая, впрочем, тут же сменилась угрызениями совести, и она возразила:

– Нет-нет, ты не должен этого делать, Том!

– Ерунда! Ничего не может быть проще! Трасти и Тру легко выдержат два перегона и, скорее всего, еще один, если я не стану погонять их слишком уж быстро. После этого, разумеется, мне придется нанять сменных лошадей, но если в Ридинге нам не скажут, что снег слишком глубок, чтобы ехать дальше, то к вечеру мы будем в Лондоне. Однако имей в виду, этого не будет, если в Ридинге нас ждут дурные новости! Тогда я отвезу тебя к твоему хлеботорговцу, а сам остановлюсь в «Короне». Единственное, что меня теперь беспокоит, – то, что ты можешь замерзнуть.