Патриция Райан - Солнце и луна Страница 21

Но не Филиппа. Даже откровенно флиртуя с Олдосом, она сохраняла чувство собственного достоинства. Олдоса это лишь подзадоривало, а Хью ничуть не удивляло: он не мог вообразить себе Филиппу потерявшей голову из-за мужчины. Он знал, что его влечение к ней взаимно: по жестам, взглядам, голосу, – но все это было слишком тонко, едва уловимо и говорило о ее решимости подавить ненужные порывы. И ей это как будто удавалось. Хью все еще сердился за испытанное унижение, но и невольно восхищался тем, что Филиппа не поддалась ему так легко, как другие до нее.

– Еще? – спросил Олдос.

– С удовольствием.

В руках у красавца дьякона была серебряная чаша со спелой клубникой. Взяв ягоду за черешок, он поднес ее к губам девушки. Ни на миг, не отводя взгляда от его сверкающих глаз, она сняла клубничку с черешка.

Хью перевел дыхание. Почему его так задевает эта комедия обольщения? Потому, что он сам жаждет знаков внимания, которые рано или поздно будут оказаны Олдосу Юингу? Подумаешь! Разве ему не приходилось делить женщину с другом, а то и со всеми собратьями по оружию? К примеру, та пышнотелая маркитантка, что стирала им белье во время финской кампании. Если его не волновало, что Ингеборд спит по очереди с каждым, то какая разница, с кем переспит Филиппа? Он ведь не заполучил ее до сих пор и вряд ли заполучит, учитывая ее разборчивость. И нечего беситься из-за того, что Олдосу больше повезет.

– А когда твой муж вернется с ярмарки?

– Откуда мне знать? – Филиппа изящно повела белыми плечами и потянулась за клубникой. – Хью приходит и уходит, когда ему вздумается. За ним не уследишь… да я и не собираюсь!

Она поднесла ягоду к губам Олдоса.

– Выходит, сила поразившей тебя любви оказалась не такой уж непреодолимой?

– В браке любовь быстро теряет силу, особенно если связать жизнь с человеком вроде Хью. По натуре он одиночка, и ему ненавистно держать ответ перед кем бы то ни было.

Хью вынужден был признать, что эти слова очень точно характеризуют его. У них с Филиппой вошло в привычку говорить Олдосу чистую правду, где только возможно, – отчасти чтобы не запутаться во лжи, отчасти из опасения, что он возьмется наводить справки.

– Он потому и пошел в наемники, – продолжала девушка. – Одно дело наниматься к разным командирам на определенный срок и за оговоренную плату, другое – всю жизнь служить одному человеку, хочешь ты этого или не хочешь. Возьмем короля Генриха. Он ведь требует слепого повиновения, не так ли? Хью больше по душе следовать велениям души. Потому он и принял сторону королевы и ее сыновей.

Это был тонкий ход, попытка перевести разговор в русло политики, однако Олдосу было не до монарших ссор.

– А что ты скажешь о чувствах твоего мужа? Они тоже завяли?

– Если вообще когда-нибудь цвели, – вздохнула Филиппа, ничем не выдав своего разочарования.

– Как? Он тебя никогда не любил? Ты это хочешь сказать? Да у него сердце из камня!

– Нет, что ты… – Девушка покачала головой, как показалось Хью, с искренней грустью. – Просто он не позволяет себе любить. Он думает, что, впустив женщину в свое сердце, он окажется в ее власти и утратит свою драгоценную свободу.

Хью вновь был поражен точностью ее слов, хотя меньше всего хотел, чтобы его натуру препарировали в угоду этому ханже Юингу.

– Зачем же он на тебе женился?

– Чтобы завладеть мной. – Филиппа съела ягоду, взяла с перил бокал голубого венецианского стекла и сделала глоток красного вина. – Как только это случилось, он потерял ко мне интерес.

И снова Хью покачал головой, невольно усмехаясь. Именно так и бывало с ним с пятнадцати лет, когда он впервые овладел женщиной. Он увлекался безумно, страстно, он должен был заполучить предмет своей страсти любой ценой, но как только девчонка оказывалась в его объятиях, чары оказывались разрушены. Не то чтобы он больше и близко к ней не подходил – нет, они встречались и потом, но уже не было и следа того сладкого безумия, когда казалось, что эта женщина – единственная и неповторимая.

Пока Хью добивался одной, он и смотреть не мог на других, а если ему становилось невмоготу и он шел к потаскухе, то чувствовал некоторую вину. С годами он научился избегать других женщин, пока не получал ту, которую преследовал. Именно поэтому он ни разу не зашел, ни в один из бесчисленных борделей Саутуорка, хотя ночь за ночью делил с Филиппой постель, ощущая ее тепло, ее нежный женственный аромат, видя, как вздымается ее грудь под скромными ночными сорочками, которые она почему-то предпочитала.

Лежа в темноте на влажной от пота простыне, болезненно напряженный и измученный вожделением, он думал о том, как бы это могло быть, если бы она вдруг приподнялась, снимая сорочку. Он воображал ее обнаженной в своих объятиях, он слышал ее стоны в момент близости, он почти мог ощущать, как движется в ее горячей глубине, как изливает туда свою долгую боль и, наконец, засыпает, зная, что все кончено, что отныне дни и ночи его будут свободны от этой женщины, что он больше не раб своей страсти.

Чаще всего Хью не мог вынести этого ночного бреда. Когда звонили к заутрене, он все еще лежал без сна, а затем тихонько вставал, одевался, седлал жеребца и галопом скакал, куда глаза глядят. Эта безумная скачка тоже изматывала, но совсем иначе, поэтому, вернувшись, он засыпал как убитый.

Если бы он мог взять Филиппу один только раз, если бы она удостоила его своей милости хоть однажды, все бы кончилось. Как унизительно было сознавать, что единственной преградой между ними служит ее презрение к нему! Причиной его нескончаемых страданий было то, что она считала его недостойным себя. Он, Хью Уэксфорд, был человек плоти, в то время как Филиппа де Пари была созданием духовным. Она тянулась к себе подобным… вроде Олдоса Юинга.

Тот как раз провел тыльной стороной ладони по щеке девушки и заглянул ей в глаза.

– Будь я твоим мужем, – произнес он проникновенно, – я бы никогда не потерял интереса к тебе. Мне не была бы нужна другая – никогда!

Если у Филиппы и были сомнения на этот счет, она оставила их при себе. Ей предстояло воплотить в жизнь самую трудную часть плана – убедить Олдоса, что из-за него она теряет голову (накануне они с Хью подробно обсудили это).

– Я верю тебе… – прошептала она. – Если бы я только знала это раньше!

– Если бы только я не сдался так легко! Но разве мог я предположить, что после стольких лет моя любовь к тебе не угаснет, а лишь разгорится сильнее?

Взяв ее лицо в ладони, он начал медленно наклоняться для поцелуя. Филиппа смотрела на него, не мигая, словно окаменев, лишь бокал едва заметно дрожал в руке.

– Вот вы где! – воскликнул Хью, входя.