Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская Страница 21

Пытаясь скрыть смущение, я опустила голову, потом взяла в правую руку кусок утки, стараясь подражать Уосерит. Протянутую жрицей салфетку я подставила под утиную ножку, чтобы не закапать одежду соусом. Взгляд Уосерит подобрел.

— В следующий раз принесешь свою салфетку — Мерит сошьет из какой-нибудь старой туники.

Я кивнула.

— И сиди прямо, не опускай голову: ты ни в чем не виновата. Ты здесь, чтобы всему научиться, и ты учишься.

После обеда мы с Алоли пошли в восточное святилище.

— Думаю, мне здесь понравится, — солгала я.

Алоли невозмутимо шагала впереди, ее длинная накидка размеренно колыхалась.

— Уборка, обряды — ко всему скоро привыкнешь, — пообещала она и лукаво добавила: — Другие жрицы принимают паломников, а мы будем заниматься игрой на арфе.

Я остановилась.

— Учить будут только меня?

— Нельзя же научить всех жриц, правда? Не у всех есть способности. У меня, например, есть.

Мы вошли в восточное святилище. На стенах, выложенных голубой и золотой плиткой, изображалась богиня Хатор, обучавшая смертных пению и игре на музыкальных инструментах.

— Красиво, правда? — спросила Алоли, подойдя к небольшому возвышению, на котором стояли две арфы и два табурета. — Что же ты, начинай!

Я села и отрицательно покачала головой.

— Нет, пожалуй. Лучше я сначала тебя послушаю.

Алоли уселась на деревянное сиденье, прислонила к плечу раму арфы. Сидела она прямо, точно тростинка, так, как всегда учили сидеть меня, локти слегка развела, словно обирающийся взлететь ибис[36]. Жрица коснулась пальцами струн, и по комнате полилась пленительная мелодия. Алоли закрыла глаза; окруженная чарующими звуками, она казалась самой прекрасной женщиной Египта. По пустой комнате эхом разносилась музыка, сначала медленно, затем быстро и страстно. Так играть не умели даже Исет и Хенуттауи. Наконец пальцы Алоли замерли. Я перевела дух и благоговейно произнесла:

— Никогда так не научусь.

— Не забывай, что тебе только четырнадцать, а мне уже семнадцать. Со временем научишься.

— Я и так в эддубе каждый день занималась.

— Одна или со всеми?

Я вспомнила наши уроки музыки — с Ашой и Рамсесом — и вспыхнула: как же мало мы преуспели!

— Со всеми.

— Здесь тебе никто не будет мешать, — пообещала Алоли. — Пусть в завтрашней процессии тебе играть не придется, но…

Я так быстро вскочила, что табурет упал.

— Ты о чем? Какая еще процессия?

— Египет готовится к войне. Завтра войско пройдет шествием через Фивы. Об этом нам сообщили вчера вечером. — Алоли нахмурилась. — А в чем дело, госпожа?

— Пасер ничего не говорил! Мне же нужно попрощаться с Рамсесом! Нужно поговорить с Ашой!

— Но ты уже в храме. Жрицам, которые находятся в обучении, не разрешается отсюда уходить, пока не пройдет год.

— Я не нахожусь в обучении!

Алоли встала рядом с арфой.

— А я думала, ты готовишься занять место верховной жрицы.

— Нет. Я здесь для того, чтобы быть подальше от Рамсеса. Уосерит думает, что, если я научусь вести себя, как положено царице, Рамсес сделает меня главной женой.

Глаза Алоли распахнулись, точно цветы лотоса.

— Так вот для чего я тебя учу! — прошептала она. — На лирах или на лютнях играют обычно несколько человек. А арфа играет одна, и музыкант покоряет слушателей в одиночку. И если ты сможешь покорить Большой зал, то отсюда уже недалеко до тронного зала и фараона.

Я сразу поняла, что Алоли права. Именно для этого Уосерит нас и познакомила. Однако, не желая уступать, я заявила:

— Все равно я буду в процессии.

— Вряд ли верховная жрица разрешит, — озабоченно заметила Алоли.

Я об этом больше не упоминала. Мы начали заниматься, но думала я только о войне. Когда урок закончился, я спросила у Алоли, где найти Уосерит.

— Могу тебя проводить, — предложила та, — но верховная жрица не любит, чтобы ее отвлекали. Она по вечерам пишет письма.

По залам и длинным коридорам мы с Алоли дошли до тяжелых деревянных дверей.

— Здесь у нас пер-меджат[37], — сообщила она.

— Уосерит пишет в библиотеке?

— Каждый вечер, перед тем как отплыть во дворец.

Перед дверью я замешкалась. Алоли потихоньку отступила назад и посоветовала:

— Попробуй постучать, только она может не ответить.

Я легонько постучала. В ответ — тишина. Я постучала погромче. Одна из дверей распахнулась.

— Что ты здесь делаешь? — сурово спросила Уосерит.

Она уже сняла свою корону; пальцы у нее были в чернильных пятнах.

— Я пришла по очень важному делу.

Верховная жрица перевела взгляд на Алоли, но приглашать нас внутрь не спешила.

— Видимо, Алоли рассказала тебе о предстоящем шествии?

— Да! — в отчаянии призналась я. — И я пришла спросить: можно ли мне участвовать?

— Разумеется, нет.

— Но…

— Помнишь, я говорила тебе, что придется меня слушаться, даже если не понимаешь зачем? Ты согласилась.

— Да, — пробормотала я.

— Тогда смирись и повинуйся.

Уосерит закрыла дверь. Я повернулась к Алоли, не в силах удержать слезы.

— А если бы я была его женой, поехала бы вместе с ним!

— На войну?! — изумилась Алоли. — Ты ведь не мужчина.

— Ну так что ж? Я могла бы для него переводить.

Алоли обняла меня за плечи.

— Через год, госпожа, ты сможешь видеться с ним сколько угодно. Время пролетит быстро.

— Но он подумает, будто я обиделась! Не поверит, что мне не разрешили с ним повидаться из-за того, что я готовлюсь стать жрицей. Я ведь царевна, мне можно все.

— Кроме этого. Ты же дала слово верховной жрице.

— Она, видно, не понимает!

— Когда я жила в храме Исиды, мне хотелось убежать к матери, рассказать, как мне тяжело. Или попросить ее братьев забрать меня из храма. Только я не убежала, потому что если бы меня поймали, то выгнали бы, и дорога в жрицы оказалась бы для меня закрыта.

— Разве ты не об этом мечтала?

— Нет, конечно! Мне хотелось унести ноги от Хенуттауи.

— Как же тебе удалось?

— А мне и не удалось. Меня вызволила верховная жрица богини Хатор. На празднике Опет[38] она услышала, как я играю на арфе, подошла меня похвалить и поняла, что мне там плохо живется. И тогда она предложила Хенуттауи продать меня.

— Купила тебя, словно рабыню! — У меня перехватило дыхание.

— Иначе бы Хенуттауи меня не отпустила.

— А сколько Уосерит заплатила?

— Цену семи рабов-мужчин. Она видела: жизнь моя у Хенуттауи просто невыносима. Теперь понимаешь? Глупо было бы мне убегать. Исида видела, что я блюду свой обет, хотя мне очень плохо, и спасла меня от этой змеи. — Алоли похлопала меня по коленке. — Соблюдай обет, и Хатор это увидит и исполнит твое желание.