Констанс О`Бэньон - Пламенная Страница 21

– Продолжай, продолжай… – Он был в восторге.

Жак засветил последнюю оставшуюся у них в запасе свечу и не мог оторвать глаз от Сабины.

– Как ты ответила королю! Только наследный принц может так говорить с отцом. У этих тупых англичан мурашки побегут по коже, когда заговорят со сцены их покойные короли.

– Я – девушка, а принц – юноша, – возразила Сабина.

– Дуракам закон не писан! Их не грех обмануть. А когда мы доберемся до благословенной Франции, ты будешь блистать при дворе. Тебя осыплют бриллиантами…

– Неужели этим я смогу заработать на хлеб и сыр? – спросила Сабина.

– И на кувшин вина и баранью ножку. Да еще и на новое платье…

Озорной чертенок заплясал в глазах Сабины.

– Разрешите представиться. – Она поклонилась, как это делали мужчины. – Изгнанник из далекой Франции Антуан де Кавиньяк, участник представления великого Жака Баллярда. Вы согласны?

Дружные аплодисменты присутствующих в фургоне Баллярдов и Изабель прозвучали в ответ. Сабина впервые слышала аплодисменты в свою честь, и, что скрывать, ей это нравилось. Но после начались сомнения.

– Какие бы ни были глупцы эти пивные бочки, мы их не обманем! – переживал Жак Баллярд.

– Женская грудь для них – это не те два крошечных холмика, что находятся у Сабины впереди.

Сабина хоть и обиделась, но промолчала.

– Им бы лишь кидать гнилые помидоры, – продолжала Мари. – Надеюсь, у них все уже давно сгнило под этими дождями. А если что и получит Сабина разок-другой по своей хорошенькой мордашке, то переживет. Я больше вытерпела от благородной английской публики.

Жак больше боялся не за Сабину, а за престиж своего спектакля.

– Там все-таки короли и принцы, а не лакеи из фарса.

Мари вдруг припомнила произнесенное Сабиной имя и насторожилась.

– Откуда тебе на ум взбрело взять псевдоним де Кавиньяк? Около деревни, где я родилась, торчит замок знатного маркиза Кавиньяка.

– Он имеет несчастье быть моим дядюшкой по матери, уважаемая госпожа Мари, – скромно ответила Сабина. – Я просто не могла придумать впопыхах другую благозвучную французскую фамилию.

– Она не так уж плоха! – заметила Мари. – Ты что же, собираешься жить у своего дяди, когда мы прибудем во Францию?

– Он не знает меня, а я не знаю его. Я только хотела сообщить ему, что мы с Ричардом живы.

– Твой дядя богат и влиятелен. Дай Бог, он признает тебя.

После непродолжительных бурных объяснений между супругами Сабина получила выписанную отдельно на лист бумаги свою роль. Ей предстояло играть молодого рыцаря, появлявшегося на сцене хоть и неоднократно, но на короткое время.

– Вы верите в меня? Я справлюсь? – спросила Сабина.

Жак пожал плечами.

– Сцена словно эшафот. Там требуется не меньше мужества.

– Мне кажется, что я уже никого не боюсь.

– Тогда с Богом, девочка!

Жак, при всем своем опыте, боялся ее неудачи больше, чем сама Сабина. Он произнес последнюю напутственную фразу, казавшуюся ему очень важной:

– Актер не думает о себе. Он думает о публике. Она должна поверить, что перед ней король или подметальщик – все равно. Забудь, как ты выглядишь, забудь о том, кто ты есть. Отныне ты только персонаж пьесы.

– А как я узнаю, что мне поверили?

– По тишине. По великой внимательной тишине, когда гнилые помидоры и яблоки останутся в карманах зрителей. Они забудут о них и будут слушать тебя разинув рты.

– А иначе, – добавила Мари, – все их запасы полетят тебе в физиономию.

Мадам Баллярд была как никогда серьезна, вытащив в то утро Сабину из постели на рассвете и представив ее на глаза только что проснувшемуся супругу.

– Неужели ты еще сомневаешься, что она сойдет за мальчика, слепой осел? Она же совершенно плоская…

– А можно мне потрогать, чтобы окончательно убедиться? – моргал глазами Жак.

– Я тебе потрогаю! У тебя что, глаза не на месте?

– Почему ты думаешь, что она так легко обманет англичан?

– Потому что они дураки. С французами это переодевание не пройдет.

Сабина вмешалась в разговор:

– Я всех заставлю поверить, что перед ними Антуан де Кавиньяк.

– Раз уж ты поверила в себя, – сказал Жак, – то пузатые англичане тем более поверят. А теперь дай мне еще поспать, Мари. Я ведь запоминаю свои роли во сне.

Представление в этот день собрало много зрителей. Среди них были и благородные господа. Жак провел Сабину незамеченной через самодельные кулисы.

Толпа на поляне хихикала, свистела. Мари храбро пробиралась между рядами, собирая плату за представление. Звон монет, падающих в чашу, наполнял сердца артистов радостью. Скоро наконец поднимется занавес. Для Сабины поднятие занавеса означало начало пребывания в иллюзорном мире. Она не помнила, как промелькнули эти часы, и очнулась только тогда, когда месье Баллярд положил свою тяжелую руку на ее головку. Торговцы, моряки, крестьяне из ближних деревень – все они аплодировали юному актеру.

– Поклонись им! Это прекрасный миг. Они обязаны нам минутами радости, а мы им… минутами триумфа.

Неужели королям воздают искренне такие почести?

Сбылись самые благоприятные пророчества. Зрители воздержались от кидания гнилых овощей и фруктов. Мари и Жак расцеловали Сабину за кулисами, а она с трепетом спрашивала:

– Никто не узнал, что я не мальчик? Посмотри на меня, Жак. Я ничем не выдала себя?

Обрадованный Жак мельком осмотрел ее наряд:

– Ты и меня обштопала, будь здоров.

– Не ври! – резонно заметила Мари.

– Хорошо, ты права. Но у меня опытный глаз. Не то что у этих тупиц. Французов же, конечно, не обманешь, но англичан… их не грех и обмануть.

Сабина спешила разделить свое приподнятое настроение со всеми, кто был рядом. Она кинулась на шею Мари:

– Теперь я месье Антуан де Кавиньяк!

Честно говоря, Сабина давно тайком приглядывалась к Мари, и в то время, когда та спала, или готовила пищу, или прогуливалась, она пыталась уловить секреты женственности. Она подражала ей во всем. Мари сразу это заметила, и ей льстило поклонение девочки. Все же она была актрисой, и любой зритель был для нее дорог. Лишенная возможности выступать на сцене в Англии и появляясь лишь в роли всем улыбающейся сборщицы платы за представление, Мари была рада даже одному-единственному зрителю в лице этой юной девушки.

Сабина искренне сочувствовала ей. Никакой звон монет, падающих в протянутую чашу, не мог заменить наслаждения от шекспировских строф, произнесенных на публике. Сабина забывала обо всех своих бедах, когда выходила на сцену. Таково было, видимо, величайшее волшебство театра. Когда спектакль кончался, она падала без сил на жесткое ложе, но в уме повторяла фразы все новых и новых ролей.