Николай Бахрошин - Ромео и Джульетта. Величайшая история любви Страница 21

Николо Капулетти даже считать не хотел, во что обойдется ему подобная роскошь. чтоб сердце раньше времени не ухнуло вниз, скатившись к пяткам. Он, щедрый, гостеприимный хозяин, важно выхаживал среди гостей, подкрепляя приподнятость настроения выдержанным вином и гордо игнорируя намеки жены. Та, разряженная как заморский птиц Попугай, уже неоднократно шипела в ухо подколодной змеей, чтоб не увлекался и не упал раньше времени.

Когда это он падал? Раньше времени?

Что бы она понимала в настоящем веселье, долговолосая, явно незаконнорожденная дочь праматери Евы, что невзначай согрешила с африканским зверем — зубастым крокодилом! Его, Николо Капулетти, главу знаменитого торгового дому, во всем мире знают и уважают, и только от собственной жены он не может добиться и толики почтения! Господи, спаси и сохрани нас, грешных, почему так? — опечалился он.

Но даже среди всей суматохи, шума и неразберихи праздника, одна прибывшая процессия выделялась своим особым задором. Трое сеньоров, по виду молодых и богатых, прибыли в сопровождении факельщиков, музыканта с лютней и маленького, грязного мальчишки с огромным, выше его, барабаном. Музыкант выводил протяжную, печальную мелодию, а мальчишка с такой яростью и усердием подкреплял ее битьем в барабан, что получалось невообразимая какафония. Самому дьяволу впору напевать за завтраком эту музыку!

Шум, хохот, выкрики…

Кто это, Николо не мог определить, молодые сеньоры по венецианскому обычаю были в масках. Самый высокий имел на лице папье-маше, изображавшее грустного Пьеро с перекошенными, оттянутыми вниз углами губ. На щеках блестели капли слез из серебряной фольги. Второй, потолще, пониже, был в маске задорного Коломбино, что презрительно скалиться на весь свет. Третий был наряжен не слишком понятно — коричневая маска с оскалом белых зубов. Сверху намотан мусульманский тюрбан, хотя одежда у него была обычная, христианская.

Сарацина изображает, надо полагать…

Интересно, кто же они такие? — на миг задумался Николо. Впрочем, одежды богатые и украшения настоящие, рыцарские шпаги на перевязях — видно знатных господ. И стража у ворот их пропустила…

Хотя, стража у ворот — это конечно не показатель. Эти уже и ходить не могут, две ноги им мало теперь, эти способны лишь стоять, опираясь на копья, и свесив до земли слюни. Удивительно, сколько не было в его жизни балов и празднеств, стражи неизменно напивались самыми первыми…

А, ладно, пусть господа веселятся, кто бы они не были! — махнул Николо рукой.

Скоро заботы праздника отвлекли его, и он перестал думать о троице в масках…

— Ну что, любезный, ты доволен шуткой? — спросил веселый Меркуцио-Коломбино, увлекая в темноту за деревьями печального Ромео-Пьеро.

— Удалась.

— А почему так печально? Где сдержанное свиное похрюкивание, этот внутренний хохот, что свидетельствовал бы о веселье?!

Ромео хотел честно ответить, что так и не нашел среди присутствующих Розалины, но лишь печально вздохнул.

Я, капитан Умберто, могу от себя добавить, что как раз в этот момент Розалина тоже вздыхала, но с куда большим пылом. Обнаженная, как Венера древних, она накатывалась на мое копье мужества своей лилейной попкой столь же шумно и яростно, как волны накатываются на берег. Грубое простонародье зовет подобную любовную игру «по собачьи», но мы не будем уподобляться им. Сама Розалина предпочитала называть это «кошечкой».

Итак, она — «кошечкой», а я, соответственно, «котом». Одновременно я, изгибаясь, целовал ее нежную шейку и ласкал соски упругих грудей. Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке — удивительные у нее были соски, выпуклые, твердые, как орешки, и чувствительные как душа самого Спасителя…

По счастью, наш влюбленный даже представить себе не мог, что в этот момент выделывает предмет его нежной страсти.

Розалина, открою тайну, и не собиралась быть на сборище у Капулетти. Заранее планировала в последний момент послать извинительную записку со ссылкой на нездоровье головы. Она-то знала, что вся родня ее покойного мужа обязательно сбежится на дармовое угощение как бродячие собаки на павшую лошадь. Поэтому, оставшись без их незаметных, но пристальных глаз, она рассчитывала провести эту ночь куда более насыщенно. Что и получилось при моем участии…

— Мой Бог, Ромео, ты опять не весел?! Ну, это уже не прилично, друг! — продолжал балагурить Меркуцио. — Быть на празднике с таким лицом подобает могильщику, истово увлеченному своей профессией, но никак не тебе, что так ловко это придумал!.. Ты только глянь, глянь, друг, сколько красавиц вокруг! Сколько нежных губ, сколько румянца! А покровом густых ресниц, наверное, можно завесить вооруженный полк! И все улыбаются, смеются, каждая заливает вином огонь потаенных желаний, но еще верней разжигает его!

— Меркуцио, ты — пустомеля…

— Разве так? Разве восхищение чужой красотой можно назвать этим пустым словом?! Опомнись, друг! Оглянись кругом хоть на миг! Я, как настоящий лекарь, дипломированный в Болонье, предлагаю тебе вернейшее лекарство от твоей затянувшейся хвори! И прописываю тебе десяток других объятий и сотни две поцелуев против холодности Розалины!

— Меркуцио, я прошу, не упоминай больше этого имени…

— Всуе, ты хочешь сказать?

— Ах, вот где вы! — появился откуда-то сбоку пошатывающийся Бенволио. — А я уж думал, вы решили бросить меня на растерзание гвельфам, и любоваться на это из-за забора, как наши предки на мучения первых христиан! — он приподнял маску и отхлебнул прямо из высокой винной бутылки с узким горлышком, что держал в руках. — Хорошо, что я вас нашел, друзья! Похоже, колокол на колокольне уже звонит…

— А если яснее? — спросил Меркуцио, отбирая у него бутылку и тоже припадая к ней.

— Ну, кукушка прокуковала…

— Что-что?

— Выпь стенает в болоте…

— Чума ей на голову! А заодно — на твою! Пусть черти раздерут меня на куски — яснее, Бенволио, еще яснее! Говори как рыцарь, а не как Касандра Троянская!

Меркуцио еще отхлебнул и честно передал бутылку Ромео.

— Куда уж тут яснее! Яснее не бывает, друзья мои, если Тибальт уже подозревает, что я — это я. А значит ты — это ты, а ты — Ромео, не кто иной, как Ромео Монтекки. Могу вас поздравить, друзья, нас разоблачили!

— Что-то быстро, — спокойно заметил Ромео, неторопливо прихлебывая из бутылки.

— Может и быстро, но не так быстро, как мы побежим отсюда напрямик, презирая мощеные дорожки и высокие стены! — нетрезво провозгласил Бенволио. — А где, кстати, моя бутылка? — вдруг задумался он.

— А кто ее знает, — сказал Ромео, пряча вино за спину…