Трейси Шевалье - Дева в голубом Страница 22

Наступила ночь, не принесшая ни прохлады, ни покоя. Изабель велела детям убрать в доме, а сама тем временем принялась печь хлеб про запас. Было время, она с матерью и сестрой каждый день разжигала эту печь; а теперь пришлось очищать ее от паутины и мышиного помета. Выглядела она совершенно заброшенной, словно отец ничего не ел.

Анри дю Мулен, хоть родственные связи с семейством Турнье делали его мишенью для католиков, уходить из дому отказался.

— Это моя ферма, — решительно заявил он, — и никакие католики не заставят меня бросить ее.

Он настоял, чтобы отъезжающие взяли его повозку — единственную ценность, которая осталась в доме, кроме плуга. Он почистил ее, выправил колесо, приладил cиденье. Дождавшись темноты, Анри вытащил повозку во двор и положил внутрь топор, три одеяла и два мешка.

— Тут каштаны и картошка, — пояснил он дочери.

— Картошка?

— Да, для лошади и для вас.

Услышав эти слова, Анна так и застыла. Маленький Жан, как раз выводивший лошадь из амбара, рассмеялся:

— Но ведь люди не едят картошку, дедушка! Разве что последние бедняки.

Отец Изабель стиснул кулаки.

— Ты еще спасибо скажешь, что она есть у тебя, mon petit.[20] В глазах Бога все люди — бедняки.

Когда все было готово к отъезду, Изабель присталь но посмотрела на отца, словно пытаясь удержать в памя ти малейшую его черточку.

— Будь поосторожнее, папа, — прошептала она. Здесь могут появиться солдаты.

— В таком случае я буду бороться за истину, — сказал он. — Я ничего не боюсь. — Отец посмотрел на дочь и, слегка вздернув подбородок, добавил: — Courage,[21] Изабель.

Она выдавила из себя улыбку, что помогло сдержать слезы, положила руки ему на плечи, поднялась на цыпочки и трижды поцеловала.

— Смотри-ка, ты теперь целуешься, как Турнье, — пробормотал Анри дю Мулен.

— Но я же теперь тоже Турнье, папа, — возразила Изабель.

— Однако же твое имя по-прежнему дю Мулен. He забывай этого.

— Не забуду. — Изабель помолчала. — И ты меня помни.

Мари, которая раньше никогда и слезники не проронила, проплакала целый час после того, как они оставили дедушку стоять одного на дороге.

Одной лошади на всех было мало. Анна с Мари сели в повозку, Изабель с Якобом брели сзади, Этьен и Маленький Жан по очереди вели лошадь. Время от времени обоим требовался отдых, и тогда лошадь шла медленнее.

Они пошли дорогой на Мон-Лозер. Освещая им путь, но и не давая укрыться, ярко светила луна. Едва заслышав малейший шум, они сходили с дороги. Добравшись до Коль-де-Финиль, на самой вершине горы, они спрятали повозку, а Этьен взял лошадь и отправился на поиски пастухов, которые могли указать путь на Женеву.

Изабель стерегла повозку, остальные спали. Она вслушивалась в каждый звук. Неподалеку, насколько она знала, были истоки Тарна, именно отсюда река начинала свой долгий спуск с горы. Больше ей никогда не увидеть ее вод, не ощутить их ласки. Внезапно, в первый раз с тех пор, как герцогский камердинер разбудил их той ночью, Изабель разрыдалась.

И тут же ощутила на себе чей-то взгляд. То не был взгляд незнакомца. Напротив, ее охватило знакомое чувство — его испытываешь, входя в воду. Оглядевшись вокруг, Изабель увидела его. Он стоял совсем неподалеку, прислонившись к большому валуну, и даже не пошевелился под ее ответным взглядом.

Изабель вытерла слезы и направилась к пастуху. Они не спускали друг с друга глаз. Подойдя, Изабель притронулась к шраму у него на щеке:

— Откуда он у тебя?

— Жизнь такая.

— А звать как?

— Поль.

— Мы уходим. В Швейцарию.

Пастух кивнул и ласково посмотрел на Изабель:

— Помни обо мне. — И снова кивнул.

— Эй, Изабель, — услышала она позади шепот Этьена. — Ты что здесь делаешь?

— Изабель, — негромко повторил Поль и улыбнулся. Зубы его матово блеснули в лунном свете. Он удалился.

— Дом. Амбар. Наша кровать. Большая свинья и четверо поросят. Ведро в колодце. Бабушкин коричневый платок. Кукла, которую смастерил мне Бертран. Библия.

Мари перечисляла утраты. Поначалу Изабель не слышала ее голоса за скрипом колес. Потом услышала и поняла.

— А ну, тихо! — И заплакала.

Мари замолчала. Или по крайней мере перестала вести счет вслух, губы же, что не укрылось от Изабель, продолжали шевелиться.

Жана она так и не вспомнила.

При мысли о Библии Изабель почувствовала слабость.

— Как думаешь, она в целости? — негромко спросила она Этьена.

Они добрались до реки Лот, протекавшей у подножия холма, на котором стоял Мон-Лозер, и Изабель помогала мужу перевести лошадь черед брод.

— Там, за кирпичом в дымоходе, — добавила она. — Огонь туда не достанет, а искать никому в голову не придет.

Этьен устало посмотрел на нее.

— Мы потеряли все, папа погиб, и Библия нам теперь не поможет, — сказал он. — Теперь для нас все потеряло значение.

«Все, кроме слова Библии», — подумала Изабель. Потому ли они уходят, не ради ли этого самого слова?

Порою, когда Изабель, отдыхая в повозке, окидыв взглядом остающиеся позади поля, ей казалось, что она видит отца, бегущего вслед за ними по дороге. На мгновение она зажмуривалась, а когда открывала глаза вновь, отца уже не было. Иногда на его месте оказывались реальные люди — женщина на обочине дороги, мужчина в поле, с граблями, косою или лопатой, мужчина верхом на осле. Все стояли неподвижно, глядя вслед проезжающим.

Случалось мальчишки, сверстники Якоба, швыряли и них камнями, и Этьену приходилось удерживать Маленького Жана, чтобы тот не ответил им тем же. Мари в таких случаях перегибалась через борт повозки, глядя на остающихся позади чужаков. Ни один камень в нее не попал. А вот Анне однажды не повезло. Уже через некоторое время после того, как мальчишки отстали, Этьен зaметил, что по щеке у нее стекает струйка крови. Не обращая внимания на Изабель, склонившуюся над ней и осторожно промывающую ранку мокрой тряпкой, Анна смотрела прямо перед собой.

Мари перечисляла все, что попадалось ей на глаза.

— Вон амбар. А это ворона. Плуг. Собака. Смотри-ка, церковь с иглой. Стог сена горит. Забор. Бревно валяется. Топор. Дерево. А на нем дядя.

Мари умолкла, и Изабель подняла глаза.

Мужчина висел на ветке небольшой оливы, едва выдерживающей его вес. Путники остановились и уставились на повешенного, на котором не было ничего, кроме закрывавшей лоб черной шляпы. Половой орган мужчины свисал, как заостренная ветка. Изабель бросились в глаза красные руки, затем она вгляделась в лицо несчастного. У нее перехватило дыхание, и, не сдержавшись, она вскрикнула: