Диана Хэгер - Рубин Рафаэля Страница 22

И тут его осенило.

Лицо озарилось радостью, и сразу стало легче на сердце. Ну конечно! Почему он не подумал об этом раньше?

Рано утром следующего дня Рафаэль вернулся в мастерскую на Пьяцца Сант-Аполлония. Он рассеянно бросил на скамью плащ из ярко-фиолетового бархата с золотой бахромой и пошел по скрипучему деревянному полу. Мастер тут же ощутил лихорадочный ритм кипящей вокруг него работы. В комнате с высоким потолком, украшенным расписными балками, его помощники, готовясь к работе над следующей фреской Ватиканского дворца, делали наброски с натурщиков. То были вчерашний старик, позировавший Джузеппе для зарисовки красным мелком, и юноша, совершенное лицо которого Джулио Романо аккуратно высвечивал белой сангиной на картоне. Это был лик Персея для новой фрески дворца Киджи.

Молодой ученик смешивал умбру с другими красками, добиваясь тона человеческой кожи для портрета, который стоял на огромном дубовом мольберте Джанфранческо Пенни. Вокруг валялись огромные куски ткани в пятнах краски, громоздились деревянные посудины с грязной водой и кистями, кувшины вина и мастерки для нанесения цветной штукатурки на фреску. На столах лежали стопки бумаги, зарисованной с обеих сторон, и коробки пастели самых разных цветов и оттенков.

Помощники мастера были одеты в свободные белые муслиновые рубахи с закатанными рукавами, подпоясанные потертыми кожаными ремнями. На Джованни да Удине и Джулио Романо были темные кожаные фартуки. Все вокруг них покрывали брызги свежей и засохшей старой краски и темная угольная пыль.

Рафаэль погрузился в ровный гул неустанных трудов и пошел к своему рабочему столу возле окна, из которого открывался ошеломительный вид на купола и крыши Рима. У него была в мастерской маленькая комнатка, где он разбирался с бумагами и письмами, но работать мастер всегда предпочитал среди учеников. Он открыл папку и стал перебирать наброски углем, которые делал по памяти, пока образ Маргариты еще ясно стоял перед глазами. С рисунков на него смотрели ее глаза: взгляд пристальный, решительный и в то же время ранимый. Он коснулся пальцами листка. Идеально, подумал он. Но рот никуда не годился. Губы были слишком полными, а пропорции верхней губы нарушали саму сущность образа. Рафаэль аккуратно протер влажной тряпицей нижнюю часть лица и принялся рисовать. На него снова накатила волна впечатлений от недавней бесплодной встречи. Она была Мадонной. Иначе и быть не могло. Это ее судьба, как его судьба заключалась в том, чтобы стать художником.

Рафаэль провел рукой по волосам, не отрывая глаз от рисунка. Он предложил ей все, что мог, но что-то мешало Маргарите принять решение. Что-то не подвластное даже великому Рафаэлю Урбинскому. Он горько усмехнулся. Да, последнее время это стало происходить с ним довольно часто: чем настойчивее он пытался управлять своей судьбой, тем быстрее она выскальзывала у него из пальцев. То же самое происходило с работой. Заказов набралось столько, что он едва ли мог справиться с ними всеми даже при помощи своих даровитых и трудолюбивых помощников. Однако Рафаэль все время был вынужден сравнивать собственные успехи с достижениями своего великого учителя, Леонардо да Винчи. А иногда с достижениями самого опасного соперника, Микеланджело, для которого работа действительно составляла саму суть жизни.

Он снова посмотрел на набросок и почувствовал приступ неожиданной дрожи. Это было где-то за пределами его понимания.

Рафаэль закрыл папку, отступил и перевел взгляд на учеников, занятых работой, глаза его наткнулись на Джулио, в свои восемнадцать лет ставшего самым молодым его помощником. Юноша был исключительно талантлив, только этот талант требовалось приручать, а мастерство оттачивать. К тому же Джулио все еще сомневался в собственных силах. Рафаэль подошел к его столу и встал рядом, изучая изображение идеального юношеского лица. Золотистые локоны натурщика мягкими кольцами обрамляли лицо. Рафаэль даже удивился: как и где Джулио удалось отыскать такое сокровище? Безволосая грудь юноши будто бы вылеплена гениальным ваятелем. Мастер наблюдал за тем, как ученик наносит мазки идеально подобранной под тон кожи краски, которую только что смешал младший подмастерье.

Рафаэль переводил взгляд с натурщика на рисунок и только спустя какое-то время заметил на лице Джулио ярко-красную отметину. Кое-где она налилась лиловым цветом и опухла, а в самом центре виднелась ссадина.

– Джулио, что случилось? – тихо спросил Рафаэль, не прерывая работы ученика.

Джулио сначала не ответил, продолжая напряженно работать.

– Это всего лишь царапина, – наконец отозвался он. – Не беспокойтесь. Глаза не задеты, так что я могу работать.

Эти слова и тот смысл, который вложил в них Джулио, задели Рафаэля за живое. Он делил со своими людьми труды и заботы, с ними он преломлял хлеб и пил вино. Они стали для него семьей, и Джулио Романо не был исключением.

– Оставь, – велел он, забирая кисть из рук Джулио и откладывая ее на стол. – Можешь отдохнуть, – бросил он натурщику, который с трудом поднялся с жесткого табурета, прикрыл тело куском ткани и пошел к камину, чтобы согреться.

– Что произошло? Кто это сделал? – мягко спросил он. – Снова отец?

– Правда, все в порядке, учитель. Это всего лишь царапина. Не обращайте внимания.

– Джулио, ты мой друг, и друг хороший. Я не могу не обращать на тебя внимания. Ты обладаешь таким же даром, как и я, только у меня больше опыта.

Пока Рафаэль говорил, Джулио заметно расслабился.

– Я подрался на улице. Правда! Вчера вечером я выпил слишком много вина и распустил язык, а эта отметина лишь стала мне уроком.

Рафаэль хотел ему поверить. Фрески и картины, союз руки и кисти уникальным образом делали их единым целым. Но этих людей объединяло не только общее дело. Рафаэль припомнил разговор, который состоялся у него с Джулио давно, когда тот, казалось, больше доверял своему учителю. Отец иногда вымещает на мне злость из-за неудачного дня или разочарования от жизни. Он никак не может смириться с тем, что я хочу стать художником. Он считает, что я должен стремиться к другому будущему, к другой жизни.… такой, которая меня никогда не привлекала.

Произнесенные несколько месяцев назад слова всплыли в памяти Рафаэля и оставили в ней расходящиеся круги, как брошенный в воду камень. Он ни секунды не сомневался в том, что никакой драки не было. И дело гораздо серьезнее, чем юноша пытается показать.

Когда златовласый натурщик вернулся на свое место, Рафаэль позволил ученику приняться за прежнее занятие и оставил его в покое, но на сердце у него было тяжело. Джулио неожиданно отказался разговаривать с ним откровенно. Они действительно были друзьями, но пока между ними существовала некоторая отчужденность, и юноша не желал ее изгнать.