Алина Знаменская - Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны Страница 22

Зульфия засмеялась:

– Замуж ей пора! Хочешь, я сыщу жениха?

– Какое – замуж? – ужаснулась Ася. – Она глупая совсем.

– Идем, – коротко сказала Зульфия. Она видела, что Асю сейчас одну оставлять нельзя. – Прибежит твой сын, ничего с ним не случится.

Женщины расположились на оплетенной виноградом террасе Зульфии. Хозяйка готовила чай, а Ася курила папироску, вставленную в длинный дамский мундштук – подарок Вознесенского.

– Зульфия, я тебя очень прошу, не говори мужу о том, что было! – попросила она.

– Зачем – я? Ты сама расскажешь обо всем.

– Нет, я не буду пока. Он и так переживает, оставляя нас одних, а тут совсем покоя лишится.

– Идут! Идут! – завопила со своего наблюдательного пункта Маруся.

Калитка распахнулась, появился Вознесенский с Юлианом на плечах. За ними маршировала многочисленная соседская ребятня.

– Мама, мама, я – самый большой! – кричал Юлиан. – Больше дяди Усмана, больше папы!

– Да, дорогой, ты больше всех.

Зульфия принесла для Алексея кальян. Он любил иногда покурить, сидя на подушках террасы.

Дети забрались на чинару.

– Как поход? – спросила она. – Есть результат?

– Есть, – хитро улыбнулся одними глазами Вознесенский. И только когда Зульфия оставила их вдвоем, объявил: – Удалось поймать одного из курбаши Исламбека, Муллу-Рахмуда.

– Муллу-Рахмуда… Того самого, что так зверски расправился с командиром таджикского добровольческого отряда?

– Ну да. Этот Мулла-Рахмуд тогда сдался в плен, якобы раскаялся, а потом убил командира отряда, захватил десяток винтовок с патронами и ушел в банду. За этот «подвиг» Исламбек его и возвел в ранг курбаши. А до этого Мулла-Рахмуд ходил в простых джигитах. Теперь мы за эту ниточку и весь клубок распутаем, Аська!

– Ты так радуешься, – удивилась Ася. Обычно муж бывал более сдержан в оценках событий своей службы.

– Радуюсь, – серьезно ответил Вознесенский. – Ты понимаешь, силы у нас неравны. Им из-за бугра оружие переправляют, их поддерживают. А мы их голыми руками ловим. Нам во сто крат тяжелее, чем им.

Его глаза блестели в темноте. Она колебалась – сказать ли о сегодняшней встрече с Исламбеком? Нет, он рассердится. Станет ругаться. А еще хуже – замолчит.

В арыке звонко журчала вода, с минаретов протяжно кричали муэдзины. Где-то неподалеку скрипела арба, шаркая боками о глиняные заборы узкой улочки. Асе казалось, что страх отошел, растворился в поэзии восточного вечера. Она поднялась с подушек и подошла к перилам. Воздух становился чуть прохладнее. Ветерок щекотал ноги под легким платьем. «Нет, не скажу. Пусть порадуется своей удаче».

– Как хорошо, Алешка, – тихо проговорила она и следом ощутила легкий удар в грудь – будто шишкой бросили, коротко приглушенно охнула – на светлой ткани, казавшейся в сумерках абсолютно белой, сидел огромный черный мохнатый паук. Его пушистые лапы, обхватив Асину грудь, образовали почти ровную окружность величиной с кулак.

– Тарантул, – тихо сказал Алексей. – Не двигайся.

Ася замерла – стояла, не в силах отделаться от ощущения, что ядовитый паук смотрит ей прямо в глаза.

– Не двигайся и молчи, – так же тихо повторил муж. Он приблизился, обхватил паука пальцами сверху и резким коротким движением выбросил его за забор.

Это было напоминание. Это была точка в сегодняшнем дне, поставленная Востоком. Восток желал, чтобы она боялась, чтобы дрожала. Но он не знал, наверное, что русскую женщину не так просто запугать.

Хотя Ася ничего не сказала мужу о сегодняшнем происшествии, Вознесенский видел, что жена напряжена, и полагал, что виной ее состояния – злосчастный паук.

Ночью, когда дом уснул и они вдвоем курили на террасе, он предупредил:

– Причина в твоем светлом платье. Пауки любят белое, запомни.

– Мы его сейчас снимем, – заговорщически проговорила Ася, глядя в его глаза цвета речной обнорской гальки. Она взяла мужа за руку и повела в дом. Там на толстых курпачах Зульфии они самозабвенно предались любви. Платье валялось на полу, переплетясь с пропыленной гимнастеркой. Тяжелое, срывающееся дыхание Вознесенского наполняло душную комнату, сливалось с тяжелым беспокойным дыханием восточной ночи. А в переулках ветер поднимал пыльные маленькие смерчи, с горных рек с шумом стремительно бежала вода и падала, разбиваясь о камни в миллионы брызг. И все это неистовство природы невольно касалось и проходило сквозь эту пару, потому что и сама пара была частью сложного мира, несущегося куда-то в тартарары.

А утром, собираясь на службу, Вознесенский вышел по малой нужде на задний двор и сразу же увидел листок бумаги, наколотый на колючки ежевики так, чтобы ветер ненароком не унес и чтобы издали видно было. Он вытащил листок и прочел написанное крупным твердым почерком: «Отпусти пленника, комиссар. Его жизнь тебе дорого обойдется. Помни, Мулла-Рахмуд мне как сын».

Внизу записки отдельной строкой значилось число и стояла подпись: Исламбек.

Вознесенский огляделся. Огород был пуст, тих и невинен. В дымке курились холмы за городом, на утреннюю молитву сзывали мусульман муэдзины.

Комиссар скомкал листок, сунул в гимнастерку. Вернулся в дом, где жена готовила завтрак.

– Ася, я тебя прошу, ты сегодня никуда не ходи, – попросил он, не глядя на нее. – Я Федулова пришлю, пусть он крыльцо поправит.

– Что случилось, Алешка?

– И дети тоже. Пусть дома посидят. Обещаешь?

– Ты скажешь, что стряслось?

– Ничего, кроме того, что я уже сказал: поймали одного из командиров Исламбека, и он этого так не оставит.

– Ну ладно. – Ася задумчиво смотрела вслед мужу, когда он оседлал лошадь и рысью поскакал по узкой улочке в сторону городских ворот.

Спустя неделю Бухару облетела новость – в военной части в красном уголке состоится открытый суд над преступником Муллой-Рахмудом. Зульфия собралась пойти, позвала Асю. Вознесенский не велел ей носа высовывать из дома, но разве она пленница? Все пойдут на суд, а она должна сидеть дома?

Сколько раз приходилось слышать о злодеяниях и коварстве Муллы-Рахмуда, и вот представился случай увидеть его воочию.

Когда Ася и Зульфия подходили к воинской части, со всех сторон туда стекались людские ручейки. Шли женщины, мужчины, старики. Битком набит был красноармейский клуб – сидели на полу, в проходах, возле самой сцены.

Выступил командир. Говорил весомо, словно кирпичи складывал на грубо сколоченный стол.

– Двадцати трех лет от роду вступил Мулла-Рахмуд в басмаческую шайку. Был простым джигитом у Исламбека. Ему хотелось стать курбаши (так называют басмачи своих командиров). Но для этого нужно было отличиться.

«Войди в доверие к красным, убей их командира, а голову принеси мне в знак доказательства, и тогда я сделаю тебя курбаши», – сказал ему Исламбек. Отличавшийся храбростью и хитростью, Мулла-Рахмуд послушался своего повелителя и сдался в плен, убил командира таджикского добровольческого отряда, захватил семь винтовок с патронами и ушел в банду. За этот подвиг Исламбек назначил его курбаши. Мулла-Рахмуд действовал беспощадно – убивал сочувствующих Советской власти дехкан, советских работников. И вот он предстал перед справедливым судом Советской республики!