Татьяна Богатырева - Загробная жизнь дона Антонио Страница 23

Тоньо покидал дом отца с высоко поднятой головой и улыбкой на устах, словно шел в оперу. Разве что не насвистывал фривольных арий, но исключительно из уважения к постной мине святого брата.

Святых братьев — их было четверо, но трое ожидали в прихожей.

Какой почет! Право, словно бы и не второй сын герцога, а сам наследник!

Сам наследник, что странно, не показался. Не радуется за брата? Или же радуется так сильно, что слег? Не умрите от великого счастья, брат мой. Оставьте мне честь убить вас. Потом. Когда вернусь от его преосвященства.

Вы же вчера так хотели дуэли, брат мой, так вы ее получите. И на этот раз нам ничто не помешает, даже запрет самого герцога Альба. Отец поймет, что иначе нельзя. Поймет и простит.

По дороге до кардинальской резиденции Тоньо стоило бы тоже подумать о понимании и прощении, но у него не получалось. Перстень — феникс через обшлаг жег руку — почему-то не получилось его оставить в мастерской, и он перекочевал из рукава домашнего камзола в рукав парадного — и заставлял думать о волшебстве и мессире Бальзамо…

Вот уж странная была встреча! И сам великий маг и алхимик был странным. Почему-то попросил Тоньо помочь ему передвинуть диван ближе к камину, категорически отказавшись от помощи слуг. А потом попросил лечь на этот диван и сначала немного подумать об огне, а потом рассказать, почему Тоньо любит огонь. А сам в это время что-то делал со спинкой дивана с обратной стороны — там что-то скрипело, трещало и кажется даже говорило на незнакомом языке. Этот диван мессир Бальзамо увез с собой куда-то на север. Тоньо нарочно потом приходил в тот дом, его ужасно мучило любопытство…

Дурацкий диван, дурацкие мысли! Ему надо бы подумать о чем-то серьезном, хоть помолиться, что ли. А в голове вертится всякая чушь. И безумно хочется морсильи. Может быть потому что в Мадриде закончилась сиеста, и из таверны тянет аппетитными ароматами?

Взгляд Тоньо невольно задержался на вывеске с мельницей, на крыльях которой висели гроздья колбасок.

В животе совершенно некуртуазно забурчало, напоминая, что завтрак был давно, а вместо обеда дон Антонио творил богопротивное колдовство.

Неудачно.

О боже. Почему я такой имбесиль?..

Мысль была крайне своевременной, учитывая, что Тоньо в сопровождении верного Берто и четверых святых братьев на крепких мулах как раз подъехали к воротам городского особняка его преосвященства. Что ж, это было намного лучше, чем визит в официальную резиденцию. Хотя, если верить слухам, — а у Тоньо не было основания им не верить, — и городской дом его преосвященства далеко не все гости покидали живыми, здоровыми и свободными.

Его преосвященство ожидал гостя в своем кабинете, обставленном просто, даже аскетично: беленые стены, жесткие деревянные кресла, книжные шкафы, бюро. Массивный стол с письменным прибором в виде Ватиканского собора. Распятие на стене. Тоньо лишь однажды, в далеком детстве, был здесь с отцом — и с тех пор в кабинете ничего не изменилось, за исключением одной детали. Тогда, помнится, над столом его преосвященства не висел портрет покойного короля Фердинанда, украшенный свежими дубовыми листьями.

Странное украшение.

И весьма странно, что его преосвященство держит над столом потрет недруга. Помнится, незадолго до своей кончины его величество обещались спустить шкуру со своего Великого Инквизитора и набить из нее чучело, но, похоже, Великий Инквизитор успел раньше. Правда, чучела не набил — королевское тело покоится в фамильном склепе. Наверное.

Вошедшего в кабинет Тоньо встретил пронзительный взгляд темных, изысканной миндалевидной формы, глаз. В глубине их проскальзывали едва заметные искорки, а может быть, это были всего лишь отблески каминного пламени.

— Здравствуй, мой мальчик, — Великий Инквизитор улыбнулся краешками губ и протянул Тоньо руку с кардинальским перстнем. — Рад видеть тебя.

— Отец Кристобаль. — Тоньо опустился перед ним на одно колено и коснулся губами кольца.

Рука Великого Инквизитора потрепала его по волосам. Вполне дружески и по-родственному. Но подняться его преосвященство не предложил, а оставил руку на голове Тоньо. Тяжелую руку.

— Но я совсем не рад поводу, мой мальчик, — продолжил отец Кристобаль. — На тебя поступили доносы.

Шесть штук разом. И все, надо сказать, весьма аргументированные и не от последних людей в королевстве. Если то, в чем тебя обвиняют, правда…

Отец Кристобаль замолк, а Тоньо судорожно пытался понять, в чем же его обвиняют, да еще в шести доносах?.. шести… вчера в гостях у Фердинандо было пятеро прихлебателей. Плюс сам Фердинандо. Но в чем они могли его обвинить, кроме нежелания драться на дуэли с собственным братом?

— В чем бы меня не обвиняли, отец Кристобаль, я не причинил никому вреда и не имел такого намерения, — твердо ответил Тоньо.

Великий Инквизитор тихо засмеялся.

— Неплохо, мой мальчик, неплохо. — Он, наконец, снял руку с головы Тоньо и жестом велел ему сесть в кресло напротив стола. — Я вижу, ты уже понял, кто подал на тебя жалобу, и догадываешься, что тебе вменяют в вину.

Усевшись в кресло, — на самый край, не время было расслабляться и наглеть, — Тоньо покачал головой.

— Кто — я понял. Фердинандо со свитой. Но повод?

Теперь покачал головой отец Кристобаль.

— Повод у них был, Тоньо. Ты устроил пожар… — он поднял руку, не давая Тоньо возразить. — Не надо говорить, что ты ничего не делал. Это — прямой путь на костер, мой мальчик.

Тоньо вздрогнул. Костер? Потому что кто-то из прихлебателей Фердинандо уронил свечу на скатерть? Но ведь Тоньо ничего не сделал! Он даже не думал об этом канделябре, он не хотел пожара! Он всего лишь не хотел вызывать брата на дуэль, потому что отец взял с него клятву никогда, ни при каких условиях с ним не драться и не желать его смерти.

И за это — костер?!

— Почему?

Отец Кристобаль задумчиво покусал щегольской ус, потом поднял взгляд на портрет покойного короля.

Усмехнулся.

— Отец рассказывал тебе, почему Великими Инквизиторами вот уже век становятся только те, в ком течет кровь Альба?

Тоньо недоуменно кивнул. Это же понятно: чтобы распознать колдовство, нужно самому иметь дар. И тем более дар нужен, чтобы остановить колдовство.

— Но, похоже, ты так и не понял разницу между колдуном и фениксом. Или понял?

— Разница в целях. Феникс смиряет гордыню и служит Господу и Испании, а колдун считает себя единственно правым и служит лишь сам себе. Я помню об этом.

Отец Кристобаль тяжело вздохнул.

— И ты считаешь, что всегда способен отличить свои интересы от интересов Господа и Испании? Или что ты всегда правильно понимаешь их интересы? Или, быть может, ты считаешь, что все, что происходит к твоему благу, но без твоего прямого участия — есть проявление божьей воли, а не твой произвол?