Кортни Милан - Доказательство любви Страница 23

– Нет. – Гарет хмуро уставился на стол.

Во-первых, он уже не пишет. Он неудачно пытался написать. Во-вторых, это скорее ода, чем поэма. И в-третьих, даже если бы он и писал поэму, вовсе не обязательно сообщать об этом своему человеку. Потому что, если он поделится одной неуместной личной подробностью со своими слугами, они будут ожидать большего. Очень скоро его начнут постоянно расспрашивать о подобного рода абсолютно пустых и ненужных вещах.

Например, о том, что он пишет оду своему нелепому кузену. И вскоре он начнет им жаловаться на то, что заставила его заняться этим самая возмутительная, самая досаждающая женщина в мире.

И наконец, последнее, что стал бы обсуждать со своим поверенным лорд Блейкли, была сама мадам Эсмеральда. Потому что, после того как он высказал бы все накопившееся в нем бешеное раздражение этой невозможной женщиной, он вынужден был бы добавить, что, когда она покинула его карету прошлой ночью, он настолько был заворожен этой внезапной, озорной улыбкой на ее лице, что не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, как бы она выглядела в том наряде, который должна была выбрать. Плечи, открытые для его прикосновений, многочисленные слои пышных юбок, которые бы он снимал одну за другой, чтобы добраться до ее кожи, нежной словно лепестки розы…

Уайт продолжал наблюдать за ним, в глазах его сверкали заинтересованные огоньки.

На одно глупое мгновение Гарет подумал о том, чтобы рассказать своему поверенному все. От мысли о том, чтобы довериться ему – слуге, человеку, стоящему много ниже его, – у лорда Блейкли заломило позвоночник. Он еще раз молча послал мадам Эсмеральду к дьяволу.

– Я не пишу поэму, – сухо повторил Гарет.

– Как скажете, милорд. – Уайт снова вернулся к прерванным занятиям.

Его жесткий тон подействовал. Он всегда действовал. Последнее, в чем он нуждался, – так это в непрошеных доброжелателях среди своего окружения. Ему нравилось быть одиноким, исключительным. Ему нравилось не доверять никому. И, черт возьми, у него не было никакого желания меняться.

Посыльный в ливрее, вернее, посыльный мальчик, как его быстро окрестила про себя Дженни – доставил послание к ее дверям около десяти часов утра. В первый момент она решила, что это один из ее постоянных клиентов хотел бы назначить с ней встречу. У нее было несколько клиентов, которых она не видела уже давно, и особенно ее интересовало, удалось ли скромной, неуверенной в себе женщине по имени миссис Севин наладить отношения с мужем.

Однако эти слова, написанные твердой рукой, могли принадлежать только лорду Блейкли.

«Окончил оду. Музыкальный вечер завтра в 7 часов. Вы приглашены. Б.».

Он думает, что она принадлежит ему, чтобы ею командовать. А что, если у нее на это время назначена встреча? Дженни очень хотелось, чтобы это так и было, тогда бы она еще раз подтвердила, что у нее есть жизнь, совершенно с ним не связанная, и что существуют и иные задачи, за исключением удовлетворения его пожеланий.

К записке прилагался толстый коричневый сверток, перевязанный многочисленными веревками. Мальчик – и в самом деле, ему было не больше семнадцати – вручил ей сверток. Прядь белокурых волос выбилась из-под его белого парика. Он старался сохранять невозмутимость. Однако независимо от того, сколь прямо и твердо держал он спину, ему не удавалось скрыть того факта, что его красная бархатная униформа стала выглядеть значительно хуже от хождений по лондонским улицам. Пятна грязи – вероятнее всего, навоза – покрывали полы его ливреи. Однако все равно ее покрой был гораздо изящнее, чем у затрапезного платья Дженни.

Она взяла сверток. Грубые волокна бечевки резали ей пальцы, пока она пыталась справиться с многочисленными тугими узлами, бумага морщинилась, прогибалась; наконец, ей удалось развернуть сверток. В нем лежало платье. И еще парочка нужных вещей – шелковые чулки, изящные туфельки и настоящий корсет. Одеяние было тщательно сложено, однако Дженни уже сейчас могла предположить, что с ним возникнут проблемы. Это было сложное платье, с многочисленными лентами и шнуровками, с золоченым кантом, в красно-кремовую полоску.

Она вздохнула. Обычно лорд Блейкли был весьма наблюдательным и здравомыслящим. Что же случилось?

– Будет ответ? Его сиятельство милорд Блейкли приказал мне, чтобы я принес его ему, если таковой найдется. – Мальчик был слишком хорошо вышколен, чтобы проявлять нетерпение. Напротив, он стоял необычайно спокойно, с неподвижной прямой спиной, замерев в позе внимательного ожидания, скорее приличествующей армейскому сержанту, чем семнадцатилетнему мальчику.

Дженни перевернула записку и написала ответ с обратной стороны.

«К сожалению, я не могу надеть это платье. Желаю приятно провести вечер, искренне ваша, и т. д.».

Она протянула записку и сверток обратно посыльному.

Он издал неподобающий столь вымуштрованному слуге возглас и затряс головой:

– Но это же ваше.

Дженни покачала головой:

– Больше нет, не так ли? Теперь это принадлежит лорду Блейкли. Как ты думаешь, он будет хорошо выглядеть в этом платье?

Его глаза расширились от охватившего его ужаса.

– Да, ты прав, – проговорила Дженни. – Платье будет ему слишком коротко.

Его еще по-детски припухлые щечки раздулись от возмущения. Сама идея смеяться над лордом Блейкли не укладывалась в его сознании. Дженни вздохнула. Очевидно, предписанный лордом Блейкли суровый вид вовсе не был присущ всем его слугам изначально. Скорее всего, его сиятельство распространял это качество как некую заразную инфекцию.

– Верните это платье, – сказала она. – Я не возьму его, пусть он это знает. – Она улыбнулась мальчику, чтобы смягчить удар. Возможно, ее улыбка тоже окажется заразной.

Но мальчик не ответил ей тем же выражением. Вместо этого он отвесил ей короткий деловой поклон и убежал вприпрыжку.

Не прошло и часа, как посыльный вернулся. Его костюм потерял весь свой накрахмаленный и свежий вид. Башмаки покрылись налипшей на них глиной, да и ноги его были в грязи по колено. На бархатной, расшитой золотом ливрее проступили мокрые пятна от вездесущего лондонского тумана. И он по-прежнему держал в руках коричневый сверток, что совсем не облегчало его передвижений. К нему оказалась приколота еще одна записка.

Он вручил свою ручную кладь Дженни. Она взяла ее и отцепила записку, заложенную между переплетениями бечевки.

«Неразумно. Неэтично. В самом деле, мадам Эсмеральда, нет нужды добавлять «скучная и утомительная» к вашим многочисленным прегрешениям».

Скучная и утомительная? Хорошо. Если и есть что-нибудь скучное в данной ситуации, так это обмен репликами через мальчика-посыльного. Она вручила сверток мальчику, но он воздел руки вверх и отступил назад.