Симона Вилар - Обрученная с Розой Страница 23

– Вы говорили о голоде? Увы, толпы оборванцев отираются вокруг монастыря, клянча подаяние. Из благочестивых побуждений я творю милостыню, но вовсе не обязан кормить и поить всех бездельников, которые не сумели позаботиться о себе с осени. А вот наши амбары полны. Мои монахи не бездельничают: солонина, вино, мука – всего в изобилии. Обновлена церковь, починены крыши, построен новый подъемный мост. Ах, ваша милость! При таком опыте под моей рукой мог бы процветать не только монастырь, но и целая епархия. – Глостер деликатно ушел от обсуждения этой темы, однако аббат снова и снова гнул свое. – Как могло случиться, что родной брат злейшего врага короля значится его духовным наставником и епископом Йорка?! Поистине люди порой не ведают, что творят. За что ни возьмется Невиль, все идет прахом. А расходы, Господи, какие расходы! Ехеmpi gratia[25], куда девались средства, предназначенные для сиротских приютов? Я скажу вам. Они пошли на пополнение епископской библиотеки. А пожертвования на больницы для бедных?

– Ваше преподобие, – мягко перебил Глостер. – Но ведь и вы доброхотные даяния прихожан не всегда расходуете по назначению.

И Ричард обвел рукой покои аббата. Тот отложил крылышко фазана и с оскорбленным видом выпрямился в кресле.

– Клянусь крестом, в который верю, эти траты необходимы для поддержания престижа аббатства. Раrvo contonus[26] – вот мой девиз. Церкви же нужна роскошь, дабы чернь, чувствуя свое ничтожество, склонялась пред нею.

– Не думаю, что черни случалось толпиться в этих покоях, – с сомнением заметил Глостер. – Однако, святой отец, я привез с собой бумагу, в которой записаны мои пожертвования в пользу монастыря. Взгляните на нее и скажите, заслужил ли я этими ничтожными подношениями милость нашей святой матери-Церкви и вправе ли именоваться ее смиренным сыном?

Ингильрам пробежал глазами перечень пожертвований, и лицо его расплылось.

– И я, и мои монахи готовы до скончания века поминать вас в своих молитвах, сын мой.

– Аминь, – жуя, кивнул герцог.

Однако аббат ожидал, чего пожелает брат короля за свое благодеяние.

Наконец Ричард отбросил салфетку и спросил, не сводя с настоятеля своих жгучих черных глаз:

– Вам ведь любопытно, отче, что привело меня в Киркхейм?

Настоятель пожал плечами.

– Человек несовершенен. Как узнать, что творится в душе другого, пока тот не разомкнет свои уста?

– Великолепно сказано, преподобный. Но от вас у меня секретов нет. Я прибыл сюда ради малютки Невиль.

Он обернулся. Аббат какое-то время растерянно смотрел на него, затем судорожно сглотнул.

– Я мог бы догадаться.

Ричард усмехнулся:

– Так как она поживает? Все так же varium et mutabile[27]?

Ингильрам замялся, крутя перстни на пальцах.

– Признаюсь… Мой грех. Но пока леди Анна была невестой короля Эдуарда, я уделял ей немало внимания. Но потом… Видите ли, у племянницы епископа Невиля ужасающий характер. Так что, когда государь – да благословит Господь священную особу его величества – на свое счастье обвенчался с леди Элизабет, я прекратил посещения женской обители и более не виделся с леди Анной. Но она по-прежнему живет в аббатстве и, судя по всему, вполне готова принять постриг. По крайней мере, мать Бриджит предлагала ей отрешиться от мира и посвятить себя небесам.

– Что? Эта дикарка и… монахиня? Слабо верится. Однако, думаю, вам, отче, стоит проводить меня к самой леди Невиль. Монахиня… Гм.

Они вышли на широкий монастырский двор. Мимо сновали монахи в капюшонах, пощелкивая четками и бормоча молитвы. Солнце светило по-весеннему, в глубоких лужах отражалось небо. Под навесами темнели аккуратно сложенные поленницы. Двое монахов-трудников в подоткнутых до колен подрясниках возились у свинарника, и ноздри Ричарда защекотал крепкий навозный дух.

Миновав основные постройки Киркхеймского аббатства, герцог и его сопровождающий спустились к реке, где в стороне от мужской обители за высокой беленой стеной располагался женский монастырь сестер-бенедиктинок. За стеной виднелись крытые черепицей скаты крыш, деревья фруктового сада, высокий шпиль с ангелом на шесте. Темные дубовые ворота были наглухо закрыты, но рядом с ними находилась калитка, к которой и направился аббат Ингильрам со своим высокородным спутником.

Однако внутрь их впустили не сразу. Лишь когда сама мать-аббатиса вышла им навстречу и настоятель объяснил, кто его спутник, она, не вымолвив ни слова, жестом пригласила их войти.

Едва взглянув на нее, Ричард, несмотря на молодость кое-что понимавший в людях, ощутил, сколь велика разница между настоятелями мужской и женской обителей. Если отец Ингильрам был сластолюбив и сговорчив, то мать Бриджит выглядела подлинной фанатичкой, суровой и непримиримой. К отцу Ингильраму она относилась с явным пренебрежением, была немногословна и крайне нелюбезна.

В женском монастыре царила тишина. Продвигаясь за настоятельницей по узким и мрачным, но идеально чистым коридорам, Ричард поразился, насколько здешняя обстановка отличалась от веселого гомона мужской обители. Лишь одна монахиня с опущенной головой повстречалась им на пути, скользнув тихо, как тень, и едва ответив на благословение отца Ингильрама. На Глостера она даже не посмотрела. Герцог оглянулся, желая узнать, не проявит ли она обычное для монахини любопытство, но нет – та даже не повернула головы. Что ж, Уорвик знал, что делал, оставляя здесь дочь. Только в такой обители могли укротить строптивый характер Анны.

Между тем они вошли в небольшую полутемную приемную, и мать Бриджит предложила им присесть. Только тут она сухо осведомилась, чему обязана столь высокой чести. Так же, как ранее аббату Ингильраму, Глостер передал ей список пожертвований и даров, желая расположить к себе аббатису, а уж затем разузнать у нее то, чего не смог выяснить у аббата. Но настоятельница, пробежав глазами пергамент, лишь легким кивком выразила свою благодарность.

Все в ней раздражало Ричарда, и он решил перейти прямо к сути дела.

– Насколько мне известно, в вашей обители уже несколько лет пребывает дочь графа Уорвика.

Лицо аббатисы казалось бесстрастным, однако при упоминании о леди Анне по нему мелькнула легкая тень. Лишь на мгновение, но Ричард заметил и был поражен. Словно застывший лик изваяния озарился светом нежности. Потеплели глаза, дрогнула складка тонких губ.

Он продолжил:

– Отец сей девицы долгое время находится на континенте, но я, его родственник и кузен, считаю своим долгом поинтересоваться, как поживает моя двоюродная племянница.

Аббатиса ничего не ответила, продолжая молча перебирать четки.